Страна Рождества - Джо Хилл Страница 19

Последним их заданием в этом году было «живое рисование», и им предложили поработать с какой-нибудь фотографией, имевшей для них особое значение. В кабинете отца Вик над письменным столом было место для картины, и Вик очень хотела, чтобы отец мог, поднимая голову, видеть свою мать — в цвете.

Теперь акварель была готова, а накануне прибыла домой — в последний день занятий, после того как Вик опустошила свой шкафчик. Конечна же, эта акварель не была так же хороша, как «Крытый мост», Вик все же думала, что уловила в женщине на фотографии намек на костлявые бедра под платьем, оттенок усталости и рассеянности в улыбке. Отец смотрел на нее долгое время с видом одновременно и довольным, и немного грустным. Когда Вик спросила, что он думает, он всего и сказал: «Ты улыбаешься совсем как она, Пацанка. Никогда раньше не замечал».

Акварель прибыла домой… но фотографии не было. Вик не знала, что ее нет, пока мать не начала спрашивать о ней в пятницу днем. Сначала Вик думала, что фотография у нее в ранце, потом — что она у нее в спальне. К вечеру пятницы, однако, Вик дошла до выворачивающего внутренности осознания того, что ее у нее нет и она не имеет никакого представления, когда в последний раз ее видела. Утром в субботу — в первый славный день летних каникул — мать Вик пришла к тому же выводу, решила, что снимок пропал навсегда, и в состоянии, близком к истерике, сказала, что фотография была намного ценнее любой дерьмовой мазни ученицы шестого класса. И тогда Вик задергалась и ей пришлось уйти, выйти, испугавшись, что в неподвижности она сама станет гораздо более истеричной: перенести подобное чувство она не могла.

У нее саднило в груди, словно она крутила педали несколько часов, а не минут; дышала она прерывисто, как будто что есть силы выкладывалась, держа путь в гору, а не скользила по ровной поверхности. Но когда она увидела мост, то почувствовала что-то вроде покоя. Нет. Нечто лучшее, чем покой: она почувствовала, что все ее сознание отделилось, отстранилось от остальных ее составляющих, предоставив телу и байку делать свою работу. Так случалось всегда. За пять лет она проезжала по мосту почти дюжину раз, и это всегда меньше походило на испытание, нежели на ощущение. Она это не делала, но чувствовала: это было сновидческое осознание скольжения, отдаленное ощущение рева статических помех. Это не сильно отличалось от чувства погружения в дрему, закутывания в оболочку сна.

И даже когда ее шины начали постукивать о доски, она уже мысленно писала подлинную историю того, как нашла фотографию. В последний день занятий она показала эту фотографию своей подруге Вилле. Они разговорились о других вещах, а потом Вик пришлось бежать, чтобы успеть на свой автобус. Ее уже не было, когда Вилла поняла, что фотография осталась у нее в руках, так что подруга просто сохранила ее, чтобы позже вернуться за ней. Когда Вик доберется до дома после поездки на велосипеде, у нее будет и фотография, и готовый рассказ, и отец обнимет ее и скажет, что никогда о ней не беспокоился, а у матери будет такой вид, будто ей хочется плюнуть. Вик не могла бы сказать, какой реакции она ждала с большим нетерпением.

Только на этот раз дело обстояло иначе. На этот раз, когда она вернется, найдется один человек, которого не убедит ее правдивая-но-не-всамделишная история о том, где была фотография. И этим человеком будет сама Вик.

Вик выехала из другого конца туннеля и вплыла в широкий, темный коридор на втором этаже Хэверхиллской кооперативной школы. Около девяти утра в первый день летних каникул он был тускло освещенным и откликающимся на эхо пространством, настолько пустынным, что делалось немного страшно. Она коснулась тормоза, и велосипед пронзительно взвизгнул, останавливаясь.

Ей пришлось оглянуться. Она ничего не могла с собой поделать. Никто не мог запретить ей обернуться.

Мост «Короткого пути» проходил прямо через кирпичную стену, на десять футов вдаваясь в огромный коридор, столь же широкий, как и он. Нависала ли его часть снаружи над стоянкой? Вик так не думала, но не могла выглянуть из окна и проверить, не проникнув в какую-нибудь из классных комнат. Въезд в мост был окутан плющом, свисавшим мягкими зелеными пучками.

При виде «Короткого пути» ей стало слегка дурно, и школьный коридор вокруг нее на мгновение вспучился, словно капля воды, набухающая на ветке. Она чувствовала слабость, знала, что если не будет двигаться, то может начать думать, а думанье ни к чему хорошему не приведет. Одно дело — фантазировать о поездке по давно исчезнувшему крытому мосту, когда тебе восемь лет или девять, и совсем другое — когда тебе почти тринадцать. В девять лет это сон наяву. В тринадцать — галлюцинация.

Она заранее знала, что попадет сюда (это было написано зеленой краской на другом конце моста), но воображала, что выйдет на первом этаже, рядом с кабинетом рисования мистера Эллиса. Вместо того она оказалась заброшенной на второй, в десятке футов от своего шкафчика. Она разговаривала с подружками, когда разбирала его накануне. Вокруг было много отвлекающих шумов — крики, смех, топот пробегающих мимо детей, — но она все равно тщательно осмотрела свой шкафчик, прежде чем закрыть дверцу в последний раз, и была уверена, совершенно уверена, что полностью его опустошила. Тем не менее мост доставил ее сюда, а мост никогда не ошибался.

Нет никакого моста, подумала она. Фотография у Виллы. Она собирается отдать ее мне, как только со мной увидится.

Вик прислонила велосипед к шкафчикам, открыла дверцу своего собственного и осмотрела бежевые стенки и ржавый пол. Ничего. Она похлопала ладонью по полке в полу футе у себя над головой. Тоже ничего.

От беспокойства у нее все сжалось внутри. Она хотела, чтобы фотография уже была у нее в руках, хотела уйти отсюда, чтобы как можно скорее начать забывать о мосте. Но если ее не было в шкафчике, то она не знала, где искать дальше. Она начала закрывать дверцу — потом остановилась, приподнялась на цыпочки и снова провела рукой по верхней полке. Даже тогда она ее чуть было не пропустила. Каким-то образом один из углов фотографии попал в щель в конце полки, и поэтому она стояла, прижимаясь к задней стенке. Ей пришлось тянуться изо всех сил, чтобы к ней прикоснуться, пришлось вытягивать руку до самого предела, чтобы ее ухватить.

Вик зацепила фотографию ногтями, подвигала ее туда-сюда, и та высвободилась. Она снова опустилась на пятки, сияя от радости.

— Есть! — сказала она, с лязгом захлопывая дверцу шкафа.

Посреди коридора застыл уборщик, мистер Югли. Он стоял со своей шваброй, погруженной в большое желтое ведро на колесиках, глядя через весь коридор на Вик, ее велосипед и мост «Короткого пути».

Мистер Югли был старым и сгорбленным, и со своими очками в золотой оправе и галстуками-бабочками он больше походил на учителя, чем многие из учителей. Он работал еще и охранником-регулировщиком, а накануне пасхальных каникул запасался кулечками с мармеладным горошком для каждого ребенка, проходившего мимо него. Ходил слух, что мистер Югли устроился на эту работу, чтобы быть рядом с детьми, потому что его дети погибли при пожаре много лет назад. К сожалению, этот слух был верен, но оставлял без внимания тот факт, что мистер Югли сам стал причиной того пожара, заснув пьяным с горящей сигаретой в руке. Теперь вместо детей у него был Иисус, а собрания любимых АА заменяли походы в бар. Как религию, так и трезвость он обрел, пока сидел в тюрьме.