Война самураев - Кейра Дэлки Страница 19

Летний воздух загустел в преддверии грозы. Син-ин одернул шелковое кимоно, которое так и липло к коже. Бесцельно брел он по песку на северном берегу Сикоку, но и свежий морской ветер не приносил ему облегчения. Он чувствовал, что постарел, и сильнее, чем можно было представить.

— Сколько дней прошло? — спросил он у слуги-надзирателя, трусившего позади.

— С какой поры, владыка? С начала вашего изгнания или со времени, когда вы послали письмо в Нинна-дзи?

Син-ин остановился и рассеянно взглянул поверх серых, неспокойных вод.

— Все равно.

— Два года и четыре месяца, как вы поселились здесь, в земле Сануки. И четыре месяца со дня отправления письма в Нинна-дзи, владыка.

Син-ин медленно повернулся.

— По-моему, я спрашивал о днях.

— П-простите, ваше величество, — промямлил слуга, пригнув голову. — Сейчас сосчитаю…

— Забудь, — вздохнул Син-ин и зашагал дальше. — И почему они не казнили меня сразу? — пробормотал он себе под нос.

— Потому, что вы… были императором, владыка! Казнить вас — недопустимое святотатство!

Син-ин закрыл глаза.

— Да, знаю. Но так было бы милосерднее.

В конце смуты Хогэн Киёмори и его воины отыскали Син-ина, укрывшегося в храме Нинна-дзи. Его вернули во Дворцовый город, где свершили суд и приговорили к изгнанию в край Сануки, что на острове Сикоку к юго-западу от Хэйан-Кё.

И хотя путь до Сануки был не дольше, чем до некоторых восточных земель, Син-ину она казалась сущим краем света. Посетителей к нему не допускали, за исключением избранных слуг и нескольких фрейлин, прибывших вместе с ним. Не получал он и писем, даже от жены и детей, оставленных в Хэйан-Кё, — им не позволили сопровождать его в ссылку. Жаркие, влажные, овеваемые ветрами берега Сануки ничуть не походили на свежие зеленые холмы его родины. Эта новая земля была чужой, негостеприимной и отталкивающей.

Син-ин снова замер и вгляделся в северный горизонт.

— Ваше величество?

— Как всегда, слишком облачно. Поэтому и берегов Хонсю не видно.

— Точно так, владыка.

— Сегодня ничто не приносит мне отдохновения. Словно моя жизнь окончена. Я чувствую, что повис меж двух миров: тот, кем я был, — исчез, а тот, кем должен стать, никак не появится. Я призрак.

— Прошу вас, владыка, мне, ничтожному, тяжко слышать от вас подобное. Едва ли дела столь плохи. Не зря же вы столько трудились все это время!

— Я жил мечтой…

За два года изгнания он часто грезил о Хэйан-Кё и дворце То-Сандзё, который прозвал Гротом фей, вторя китайской легенде. Тосковал по пустым, праздным дням в Павильоне дракона, по ночам, когда слагал стихи в честь полной луны, по семье… Но сны о родине неизменно прерывал крик чуждых птиц, стон ветра в кронах южных сосен да шум волн, бьющихся о берег, напоминая раз за разом, как далеко теперь все, что было дорого.

— За что? — прошептал он ветру.

— Ваше величество?

— За что меня вообще наказали? Да, я был честолюбив, как и тысячи других во все времена. Тех, кто добился своего, называют великими и могучими, а имена их хранят легенды. После смерти они становятся ками.

— Это так, владыка.

— Мой отец был честолюбив. Вот кто держался у власти, даже отрекшись от трона. Это ли не узурпаторство, нэ? Однако ему позволяли плести интриги, насаждать свои порядки и жить как заблагорассудится. После смерти все по нему скорбели. А стоило мне собрать горстку воинов, чтобы защитить свои порядки, как меня сослали на край света, обрекли на эту полусмерть.

— Не мне говорить вам это, владыка, но заклинаю вас не предаваться унынию. Вы уже многого добились для счастья в последующей жизни. Ваша копия Пяти сутр Большой Колесницы наверняка улучшит вам карму в следующем рождении.

— Может быть. Если сутры найдут себе достойное место.

Чтобы сгладить печаль и тоску по дому, Син-ин собственноручно переписал объемистые Пять сутр Большой Колесницы. На это у него ушло два года. Затем сутры следовало поместить на хранение в священное место, иначе они потеряли бы всякую ценность. Однако в краю Сануки не было буддийских храмов, а поскольку Нинна-дзи дал Син-ину приют после поражения в заговоре, он отправил письмо местному настоятелю, своему сводному брату. В письме Син-ин просил принять его сутры и поместить в каком-нибудь скромном углу библиотеки Нинна-дзи. Прошло четыре месяца, а брат все не отвечал.

— Владыка, кто-то идет!

Син-ин обернулся. По берегу к ним бежал человек в простом шелковом халате и широких брюках чиновника Ведомства культов. Син-ин дождался, пока посланец не поравняется с ними. Оружия при нем не было, и Син-ин даже не знал, радоваться этому или огорчаться. Порой он мечтал, что император передумает и в конце концов пришлет к нему палача.

Человек подбежал и тотчас пал ниц, распластавшись у ног Син-ина.

— Ваше отрекшееся величество, — произнес он, переведя дух. — Я прибыл с вестями из столицы — касательно письма, которое вы посылали настоятелю Нинна-дзи.

Сердце Син-ина не подскочило, но надежда в нем все же забрезжила.