Метро 2033: Пифия-2. В грязи и крови - Сергей Москвин Страница 18

Несколько секунд длилась немая сцена, затем один из них схватил горящее полено и, осветив им вышедшую из темноты фигуру, изумленно уставился на голую женщину.

– Ты, это… кто такая? Откуда?

– Давно обобрали? – предположил другой.

Гончая пожала плечами.

– А плутаешь давно?

Она повторила свой жест.

– Не, я понимаю – барахло отобрать, шмотки, туда-сюда, – развил свою мысль второй. – Но чтобы вообще раздевать, до нитки, – как-то не по-людски.

Потом они заметили исполосованную, сочащуюся кровью спину незнакомки и одновременно замолчали. После обмена выразительными взглядами тот, кто начал разговор, сообщил:

– Ты это, к Китай-городу вышла. Знаешь здесь кого-нибудь?

Гончая кивнула. Она знала. Причем не кого-нибудь, а почти всех местных бригадиров.

* * *

Отец Ярослав долго молчал после того, как она закончила говорить. Гончая даже решила, что поп заснул во время ее рассказа. Девушка собиралась уже закрыть глаза и последовать примеру священника, когда услышала его тихий, задумчивый голос:

– То, что тебе пришлось пережить, просто ужасно. Но Бог посылает нам только те испытания, которые мы способны выдержать. И ты их выдержала. Возможно, Бог готовит тебя к чему-то особенному, к чему-то большему, чем тебе приходилось до сих пор заниматься.

«Опять он о своем боге!» Гончая поморщилась. В горле скопилась кровь, и она сплюнула ее на землю.

– Тогда он выбрал себе не ту ученицу. Я сдохну через неделю.

– Никто не может этого знать, только Бог!

Девушка отмахнулась. Но священник решил зайти с другой стороны.

– А тот человек, палач… вы больше не встречались?

Гончая сжала кулаки.

– Он убил мою дочь.

Поп ахнул. Судя по звукам, доносящимся с его стороны, он встал на колени, перекрестил прикованную к нему напарницу и что-то пробормотал.

– Не в одиночку. Убийц было пятеро, – продолжала Гончая. – Сам Палач, его одноглазый подручный по прозвищу Левша, мой бывший босс и двое его телохранителей.

– И что с ними стало?

– Они все погибли вслед за моей дочерью, – священник молчал, но девушка чувствовала, что он ждет от нее объяснения. – Я не имею отношения к их смерти, если тебя это интересует. Я даже не видела, как это случилось. Когда они умирали, я была без сознания. Просто я оказалась единственной, кому удалось выжить.

– После этого ты попала сюда?

– Нет. После этого я два дня искала тело дочери, днем и ночью, но так и не нашла. Два дня под проливным дождем. И все ради того, чтобы оказаться на цепи в этой вонючей яме. Если это очередной урок от твоего бога, то я не понимаю его смысл.

– Порой очень сложно понять замысел Бога, лишь немногие на это способны, – заметил поп. – Расскажи о твоей дочери. Какой она была?

Гончая улыбнулась.

– О! Она была чудесной. Чудесной и удивительной. Она могла видеть будущее. Ты можешь мне не верить, но это правда.

– И что она видела?

Словно чья-то невидимая рука стерла улыбку с лица Гончей. Она резко обернулась к священнику, но тот укрылся в темноте от ее грозного взгляда.

– Чудовище! Она видела огромного подземного монстра, который однажды выберется из недр земли и сожрет все метро вместе с его жителями! И я очень надеюсь, что это произойдет уже скоро!

– Ты отравлена гневом, – вздохнул поп.

– Я отравлена радиацией и ядовитым дыханием этого монстра!

– Ты говоришь…

– Да! – воскликнула Гончая. – Я видела этого монстра! Мы с дочерью висели над его разинутой пастью, пока взрыв, который устроили мой босс и его подручные, не выбросил меня оттуда! Я потеряла сознание, но выжила, а они и моя дочь погибли.

Поп снова перекрестил ее.

– Утешься тем, что сейчас твоя дочь пребывает в лучшем мире.

– Моя дочь пребывает в утробе чудовища, жуткой подземной твари, которую ты даже представить себе не можешь!

– Я говорю не о теле, а о душе твоей дочери.

Гончая почувствовала усталость. Ей уже не хотелось спорить с ним.

– Что такое душа? – по инерции спросила она.

– Душа – это то, что отличает нас от животных и делает людьми.

Девушка вспомнила, как закованные в кандалы рабы, стоя на карачках или сидя на коленях, ковыряются в земле, покрытые грязью с ног до головы и больше похожие на навозных мух, чем на людей. Впрочем, она сама и прикованный к ней священник выглядели не лучше.

– Еще одна красивая, но глупая сказка.

– Это не сказка, – возразил упрямый проповедник. – Вспомни моменты, когда ты была здорова, но тебе все равно было плохо. Это болела твоя душа. И наоборот, когда телу больно, а тебе хорошо, значит, душа радуется.

– Чушь, – отрезала Гончая, но неожиданно для себя задумалась. В жизни ей редко бывало хорошо, но все-таки такое случалось. Например, когда Майка очнулась после своего обморока на Краснопресненской. Или когда впервые назвала ее мамой. Да Гончая готова была прыгать от радости!

Слова священника не давали покоя, и на следующий день, скребя неподатливую землю, она снова вернулась мысленно к ночному разговору. «Может, рассуждения попа о душе вовсе не чушь? Может, и другие его слова, например, о боге, о силе молитвы…»

Внезапно ее грудь пронзила острая боль, словно туда воткнули раскаленный прут. Гончая попыталась закричать, но не смогла даже сделать вдох. Перед глазами потемнело, хотя в яме ярко горели зажженные факелы. Она судорожно вцепилась руками в землю, но не смогла удержаться и провалилась в темноту.

* * *

– Слава Богу, ты очнулась, – лицо попа промелькнуло перед ее глазами и сменилось его обсыпанным песком затылком. – Все в порядке! Ей уже лучше!

– Тогда пусть работает! – донеслось в ответ откуда-то сверху. Гончая не узнала голос, но и так было ясно, что он принадлежит кому-то из надсмотрщиков.

Отец Ярослав снова обернулся к ней. Девушка ухватила его за ворот и притянула к себе.

– Ты меня откачал?

Священник неопределенно пожал плечами.

– Я старался.

Она оттолкнула его.

– Какого черта тебе от меня надо? Если бы не ты со своей непрошеной заботой, я бы сейчас обнимала дочь на том свете. При условии, что все, что ты наговорил о душе, правда.

– Если ты жива, значит, твое время еще не пришло.

Поп хотел что-то добавить, но его оборвал грозный окрик тюремщика:

– Работать, твари!

В воздухе свистнул кнут. Гончая лежала на земле, и конец бича до нее не дотянулся. Священнику повезло меньше. Хлыст стеганул его по руке, разрывая рукав фуфайки и рассекая кожу до мяса. Поп сморщился от боли и втянул голову в плечи, но испугался не за себя или не только за себя.