Иов, или Комедия справедливости - Роберт Хайнлайн Страница 18

В остальное время я был для нее «мистер Грэхем», она называла меня «сэр» – дружелюбно, тепло, но не интимно. Она охотно болтала со мной, но только стоя у открытой двери; частенько делилась корабельными сплетнями. Ее манеры всегда были манерами отлично вышколенной горничной… Поправка: безукоризненными манерами члена команды, отвечающего за обслуживание пассажиров. Каждый день я узнавал о ней что-то новое. И не мог отыскать в ней ни единого изъяна.

Для меня день начинался с того момента, когда я встречал ее, – это бывало обычно, когда я шел завтракать и сталкивался с Маргретой либо в коридоре, либо видел ее в открытую дверь каюты, которую она прибирала… Всего лишь: «Доброе утро, Маргрета» и «Доброе утро, мистер Грэхем», – но солнце для меня вставало только после этого.

За день я виделся с ней несколько раз, но вершиной наших встреч становился ритуал завязывания галстука-бабочки.

Потом я обычно видел ее мельком после ужина. Сразу же после него я на несколько минут возвращался в каюту, чтобы освежиться перед вечерними развлечениями – танцами в салоне, концертом, игрой или очередным походом в библиотеку. В это время Маргрета нередко находилась где-то в носовой части коридора правого ряда кают палубы С: стелила постели, приводила в порядок ванные комнаты и так далее – словом, подготавливала каюты своих «гостей» к ночному сну. И опять я говорил ей: «Привет», – а потом ждал в своей каюте, куда она приходила, чтобы постелить мне постель и спросить: «Вам что-нибудь понадобится еще вечером, сэр?»

А я неизменно улыбался и отвечал: «Решительно ничего, Маргрета. Большое спасибо». В ответ она желала мне спокойной ночи и добрых сновидений. Этим и заканчивался мой день – чем я занимался до той минуты, когда засыпал, значения уже не имело.

Конечно, мне так и хотелось – каждый день! – сказать ей: «Ты же знаешь, что мне нужно». Но я не мог. In primus ^[10]: я был женат. Правда, моя жена затерялась где-то в другом мире (или это я затерялся?), но нет освобождения от священных уз брака по сию сторону могилы. Item ^[11]: любовная связь Маргреты (если таковая имела место) была с Грэхемом, роль которого я лишь исполнял. Я был не в состоянии отказаться от вечернего поцелуя (не ангел же я, в конце концов), но, если я хотел остаться чистым перед моей любовью, я не имел права пойти дальше. Item: благородный человек не может предложить объекту своей любви нечто меньшее, чем брак, а я этого не мог сделать ни с правовой точки зрения, ни тем более с моральной.

Так что сладость золотых денечков отдавала горечью. Каждый из них приближал меня к неизбежной минуте, когда я расстанусь с Маргретой и больше ее никогда не увижу.

Я даже не имел права намекнуть ей, как велика для меня эта потеря.

И в то же время моя любовь отнюдь не была столь альтруистической, чтоб я надеялся, будто расставание со мной не принесет Маргрете особого горя. В низости своей, будучи эгоистичен, как мальчишка, я тешил себя надеждой, что она будет страдать в разлуке не меньше, чем я сам. Такова уж эта «щенячья» влюбленность! В качестве извинения могу привести лишь тот факт, что мне лично была известна лишь «любовь» женщины, которая любила Иисуса столь сильно, что на привязанность к существу из плоти и крови у нее чувств уже не оставалось.

Ни в коем случае не связывайте себя брачными узами с женщиной, которая слишком много молится.

Прошло десять дней с тех пор, как мы покинули Папеэте, и Мексика должна была вот-вот показаться из-за горизонта, когда наша зыбкая идиллия вдруг рухнула. Вот уже несколько дней Маргрета как-то отдалялась от меня. Обвинить ее ни в чем я не мог, так как не располагал никакими конкретными фактами, и, уж конечно, не было ничего такого, что дало бы мне право на нее жаловаться. Кризис наступил вечером, в тот момент, когда она, как обычно, завязывала мне бабочку.

Как всегда, я улыбнулся, сказал спасибо и поцеловал ее.

Затем отстранился, все еще продолжая держать ее в объятиях, и спросил:

– Что случилось? Я же знаю, что ты умеешь целоваться куда лучше. У меня дурно пахнет изо рта?

На что она холодно ответила:

– Мистер Грэхем, по-моему, нам лучше с этим покончить раз и навсегда.

– А, я уже «мистер Грэхем»? Маргрета, в чем я перед тобой провинился?

– Ни в чем.

– Но тогда… Моя дорогая, ты плачешь?!

– Извините. Я не смогла удержаться.

Я вынул носовой платок, промокнул ей слезы и мягко сказал:

– Я не хотел тебя обидеть. Скажи, в чем дело, и я все исправлю.

– Раз вы не понимаете этого сами, сэр, я не вижу возможности вам что-то объяснить.

– А ты попробуй. Прошу тебя! – (Может быть, это просто один из периодических приступов излишней эмоциональности, которые свойственны всем женщинам?)

– Мистер Грэхем… я знала, что это все равно может продолжаться только до конца круиза, и, поверьте, ни на что другое не рассчитывала. И все же для меня это нечто большее, чем для вас. Однако я никогда не предполагала, что вы оборвете все так просто, без всяких объяснений и гораздо раньше, чем это станет необходимо.

– Маргрета, я не понимаю…

– Но вы же все прекрасно знаете!

– Я? Я совершенно ничего не знаю!

– Нет, вы не можете не знать! Вот уже одиннадцать дней я вас каждый вечер спрашиваю, а вы отвечаете мне отказом. Мистер Грэхем, неужели вы никогда не попросите меня зайти к вам попозже?

– Ох! Так вот ты о чем! Маргрета…

– Да, сэр?

– Я не мистер Грэхем!

– Сэр?

– Моя фамилия Хергенсхаймер. И сегодня как раз одиннадцать дней с тех пор, как я увидел тебя впервые в жизни. Прости. Прости, прошу тебя. Это чистая правда.