Звездные войны. Катализатор. Изгой-один. Предыстория - Джеймс Лучено Страница 18

ДЖИН ЗАСНУЛА, и Лира слушала, как Гален и остальные беседуют в главной рубке, радуясь, что сама не участвует в разговоре. С ее точки зрения, правительства любого рода пытались убедить своих подданных, что пытаются ликвидировать хаос в Галактике и достичь совершенства, в то время как совершенной была лишь Сила. Для обычных же существ жизнь являлась постоянной сменой порядка и хаоса, дня и ночи, света и тьмы.

Почитание Силы возникло у Лиры из неизменной любви к природе. Да, она считала себя ловкой, сильной и проницательной, но понимала, что ее умения даже в малой степени не могут сравниться со способностями джедаев. Тем не менее она принимала свойственную Ордену философию благородства, сострадания и решения всех вопросов мирным путем, а на многих далеких планетах ей доводилось переживать удивительные моменты необычайного просветления. Вполне возможно, в основе подобных моментов лежали ее вера и чувства, но вряд ли это имело значение: даже если Лира не могла использовать Силу, она могла по крайней мере ее ощущать, и это ее вполне устраивало. Теперь же оставалось лишь понять, действительно ли Сила настолько могущественна, чтобы победить зло, ввергшее Республику в конфликт галактического масштаба. Смогут ли джедаи одержать верх, или оно накроет своей пеленой даже самые яркие планеты?

Возможно, Орсон поступил верно, показав Галену осажденный Грейндж. В первые дни на Валлте они с Галеном могли не обращать внимания на войну, сосредоточившись на исследованиях и растущем, подобно одному из их сверкающих кристаллов, внутри ее ребенке. Но они не могли зарыться в снег навеки. Теперь же, когда они возвращались в Ядро, главным было осознать все происходящее — истину, как называл это Кренник.

Грейндж никогда не был процветающей планетой. Всего сорок стандартных лет назад он представлял собой не более чем захолустье. Гален — единственный ребенок в бедной семье — вырос в одном из относительно крупных городов. Его отец торговал всякой мелочью собственного производства, мать работала воспитательницей в детском саду. В общем, как говорится, весьма скромное происхождение. Тем не менее мать Галена, первой заметившая его гениальность, наскребла достаточно кредитов, чтобы дать сыну все необходимое для умственных занятий, особенно после того, как он пошел в школу и ей стало ясно, что ему там попросту скучно. Сперва — музыкальный синтезатор, который он быстро освоил, затем набор юного химика и, наконец, любые инфокроны, которые она могла себе позволить. Когда хватало средств, она подписывалась на сервисы в Голосети, чтобы Гален мог ощутить величие Галактики и понять, что жизнь не начинается и не заканчивается на Грейндже.

Ее усилия принесли ожидаемый результат. Когда Гален пошел в среднюю школу, он уже блистал в математике и точных науках, и учителя называли его вундеркиндом. Языкам и магическим трюкам он учился просто из интереса и в конце концов сконструировал собственный простенький голопередатчик. Что важнее, он сам доходил до всевозможных теорий и формул еще до того, как их ему преподавали, иногда решая математические задачи весьма эксцентричными способами, ставившими его учителей в тупик. Именно одно из таких решений, которое кто-то из преподавателей отправил за пределы планеты, привлекло внимание тех, кто искал кандидатов для «Программы будущего» в секторе Грейнджа, а затем на Корусанте.

Другая женщина, возможно, отправила бы сына в Ядро скрепя сердце, но мать Галена была вне себя от счастья, поскольку она всегда считала, что его предназначение — быть среди лучших умов Галактики. Разве он родился не под счастливой звездой? Грейндж не мог дать ему ничего, кроме возможности пойти по стопам отца и стать торговцем. Старшему Эрсо приглашение с Корусанта пришлось не по душе, как поначалу и самому Галену, считавшему, что в голове у него и так уже вся Галактика. У него не было ни малейшего желания демонстрировать перед кем-то свои таланты или делать карьеру преподавателя или ученого. Его вполне бы устроила профессия торговца, простая жизнь на свой лад, позволявшая размышлять о чем угодно вдали от чьих-либо глаз.

На самом же деле в нем говорила его врожденная робость. Он опасался чужого внимания больше, чем любой неудачи, отказываясь даже праздновать собственный день рождения, а тем более принимать подарки или похвалы. Столь же безнадежен он был и в романтических отношениях, делая вид, будто не испытывает к ним интереса, хотя в действительности стеснялся своего меняющегося тела и того, как оно порой вырывало его из постоянных размышлений.