Глина - Дэвид Брин Страница 18

Но он неестествен. Он вещь. У него нет мочевого пузыря, нет никаких прав. Его попросили ехать туда, где ждут тяжкие испытания и смерть. С такой дорожки любой может свернуть. Я знаю. Сам сворачивал по меньшей мере три раза.

Пройдя мимо грандиозной лестницы, я попадаю в холл поменьше. Рядом раздевалки и кладовые. За двойной дверью слышны звон посуды и голоса поваров. Серый мог проскользнуть туда. Но сенсоры в моем левом глазу не замечают вибрации. Эти тяжелые двери никто не трогал уже несколько минут.

Минуя кухню, я улавливаю, слабый запах, который большинство людей едва замечают и которого стараются избегать. Сладковатый запах распада.

Рециклеры.

Большинство из нас просто складывают отработавших срок дитто (или то, что от них остается) в мусорные баки на улице. Каждую неделю их меняют на порожние. Но там, где бизнес поставлен на широкую ногу и объемы отходов очень велики, устанавливаются мощности по переработке останков. В конце короткого коридора я вижу дверь, через которую очень немногие дитто проходят дважды. Неужели Махарал пошел туда, предпочтя быстрый конец в баке мучительной агонии сифтинга мозга? Мне он показался тем, кто ставит цель выше боли, хотя могут быть и другие причины… например, умереть, чтобы сохранить тайну.

Обдумывая альтернативы, я сворачиваю налево и заглядываю в широкий коридор. В конце его находится застекленная веранда с плетеным креслом и видом на лужайку и рощу.

Дверь еще тихонько шипит пневматикой. Приняв решение, я бросаюсь вперед и протискиваюсь на устеленный паркетом балкон. Слева большой закрытый птичник, откуда слышатся веселые пронзительные крики. Одно из любимых занятий Каолина — выращивание птиц, особенно голубей. Не сюда. Справа — ступеньки, уходящие вниз по склону. Подгоняемый предчувствием, я спешу туда, и наградой становится негромкий звук. Звук чьих-то шагов впереди.

Мне было бы понятно желание Махарала избежать мук имидж-сифтинга. Я бы понял, если бы он отдал последний час прогулке под голубым небом. Но я работаю на его наследницу и законную владелицу этого двойника. Если доктора убили, преступники должны быть призваны к ответу. Мне нужны улики, спрятанные в керамическом черепе.

Уложенная каменными плитами дорожка уводит к роще давно посаженных деревьев. В основном сикаморы. Природа мила, когда можешь позволить себе этакую роскошь.

Вот! Я вижу движущуюся фигуру. Да, это двойник Махарала. Он спешит — тело наклонено вперед, плечи подняты. Прежде я руководствовался лишь интуицией, теперь уверен — голем что-то задумал.

Только вот что? Дорожка поворачивает, и с холма открывается вид на ряд небольших домиков, стоящих вдоль неширокой дороги. Лужайки, тротуары — странное местечко, словно перенесенное из прошлого на территорию владений вика Каолина. Должно быть, здесь живут те, кто работает в поместье. Чем ты богаче, тем большие удобства должен предоставлять реальным слугам.

Да, он действительно богат.

Махарала не видно. Куда же он подевался? Не исчез ли за домами?

Я поворачиваюсь, внимательно оглядывая местность.

Вот! Перегнувшись через забор, пытается открыть калитку.

Только бы не спугнуть. Я не бросаюсь вперед, а отступаю в рощу и подкрадываюсь к дому, держась за деревья.

Народу в это время дня немного. Оранжевый садовник подстригает чью-то лужайку. Газонокосилка визжит. Женщина снимает развешенное на веревке белье. Такого во времена до дублирования я не видел, тогда время было слишком ценно, и его постоянно не хватало. Теперь воздух стал лучше, и кое-кто считает, что потратить час жизни дитто на просушку белья не жалко.

Кожа у женщины тронута загаром — человеческий оттенок. Ха. Что ж, может быть, ей нравится прикосновение влажного материала к теплой плоти. А големы занимаются чем-то другим.

Из открытого окна дома в конце улицы льется ретромузыка, из дома поближе доносятся резкие голоса спорящих.

Во двор именно этого дома и хочет пройти Махарал. Наконец его пальцы находят задвижку, и калитка открывается. Скрипят петли. Двойник протискивается во двор, а я мчусь вниз по склону, уворачиваясь от деревьев, и едва не врезаюсь в забор. Температура тела поднялась — энергии при беге расходуется на четверть больше. Ладно, испущу дух немного раньше.

Махарал закрыл калитку, и мне, как и ему, приходится нащупывать щеколду. В наше время так, конечно, не делается. Сначала надо бы проверить наличие сигнализации и прочее. Но в этом безмятежном поселке на строго охраняемой территории владений Каолина кому нужны дополнительные меры предосторожности? Кроме того, я спешу.

Деревянный забор прогнил и покосился. Щеколда — всего лишь ржавый крючок. Я проникаю во двор и осматриваюсь — следы собачьего помета на траве… старый бейсбольный мяч, перчатка… полурастаявшие на солнце игрушечные солдатики. Все по-домашнему и старомодно, вплоть до несущихся из дома голосов, мужского и женского.

— Хватит! Я не позволю, чтобы меня унижали. Ты заплатишь, ублюдок… садист…

— За что? У меня тот же срок, спроси любого.

— Тебе бы только убраться отсюда, а я схожу с ума от этого детского визга!

— Кто бы говорил…

Перебранка заканчивается пронзительным криком. Заглянув в окно, я вижу, как полная женщина с оранжевыми волосами и бледной кожей швыряет посуду в отступающего мужчину. Выглядят оба вполне естественно: люди редко доверяют двойникам такой выплеск эмоций. Страсти отданы на откуп настоящей плоти, которая способна вынести десять тысяч горьких завтра и прослужить достаточно долго, чтобы приготовить месть за каждую обиду, реальную или вымышленную.

Я замечаю, как двойник Махарала проходит мимо трех мальчишек возрастом от четырех до девяти лет, которые сидят в тени разваливающегося крыльца. Крики в доме становятся громче. Странно, что шум до сих пор не привлек внимание какого-нибудь робота-юриста, который предложил бы детишкам брошюру о нарушениях прав ребенка родителями.

Мой объект подносит палец к губам, и старший из мальчиков кивает. Похоже, он знает Махарала, а может быть, атмосфера нищеты слишком густа, чтобы разговаривать, и мне ничего не остается, как последовать за ним через несколько секунд. Чтобы не выдать себя, я имитирую жест Махарала.

На этот раз детишки удивлены. Средний начинает что-то говорить, но тут же старший хватает его за руки и дергает, исторгая из брата крик боли. В следующее мгновение все трое уже вовлечены в жаркий бой, не уступающий по накалу страстей сражению в доме.

Совесть Альберта сидит во всех его серых копиях, и я задерживаюсь, раздумывая о том, не следует ли вмешаться. Однако тут я замечаю нечто странное и одновременно утешительное. Они — дитто! Несмотря на светлый тон кожи, сама она явно искусственная. Но зачем создавать детей, устраивающих такие жестокие представления? Не для того же, чтобы потом разгрузить их впечатления в память настоящих мальчишек!