Каменный век. Книга 3. Прайд Саблезуба - Сергей Щепетов Страница 18

Ладно, уговорил, – сказал он самому себе, – можешь сматываться. Только сначала реши – куда? Точнее, решить-то ты почти решил, теперь сформулируй.

Там – на их базе – этот самый Нит-Потим говорил, что в сферу их интересов входят районы субтропиков и тропиков. Это правильно – именно там в моем мире и возникли самые древние очаги земледелия и цивилизации. Инопланетный след ведет туда. Один. А еще?

Что там сказано в Первой книге Моисеевой, которая называется Бытие, о том, что творилось перед потопом? Нет, дословно не вспомнить, но, кажется, среди прочего речь шла о том, что сыны Божии (кто такие и откуда взялись, не говорится) стали брать в жены дочерей человеческих (интересно, а браки они регистрировали?). Причем отмечено, что брали „кто какую избрал“. Это в древности, наверное, была исключительно божественная привилегия – остальные брали что дадут. Пожалуй, это можно считать вторым следом – текст Библии формировался как раз в том регионе.

А еще… Что-то же было еще – уже не из Библии… Птицы! Ну, конечно же, птицы! Гигантские! Настенная роспись в святилищах одного из древнейших городов планеты – Чатал-Гуюка (или Хююка?)! Причем это поселение начало формироваться еще до появления настоящего земледелия – там сначала собиратели жили. Так-так, – погладил себя по волосам Семен, – а котелок-то еще варит! Вот и третий след! Как же я раньше-то не проассоциировал тех птичек с этими, а? Понятно, конечно, что это все легенды и мифы, но на чем-то же они основываются! Может быть, я и живу в мифическом времени – у первоистоков, так сказать?

Истоков… Истоков… У первоистоков. Исток – это место, откуда что-нибудь истекает. Информация, звуки, вода. Например, ручей. Или река. Река…»

Семен закрыл глаза и попытался представить объемную карту этой части континента – спасибо тем ребятам, что дали поиграться с голографом. Запоминать изображения местности Семен научился еще в том – родном мире, и вот, поди ж ты, пригодился профессиональный геологический навык. Плохо только, что человеческие мозги работают по иному принципу, чем компьютер. Последний не может создавать новую информацию, а вот мозг человеческий – может. Особенно, если его хозяину этого очень хочется. Семен это понимал и довольно долго мучился, пытаясь понять, действительно ли он видел изображение длиннющего правого притока Реки, который рассекает горный массив довольно широкой долиной и тянется далеко на юг. Он там вытекает из крохотного озера, из которого берет начало еще одна речка (почти ручей), которая течет уже не к северу, а к югу – это уже система водосбора большого внутриконтинентального моря, отдаленно напоминающего Средиземное.

«Если все так и было на карте, если это не собственное мое воображение работает, то – класс! Примерно так, наверное, должен сказать самоубийца, увидев подходящий небоскреб. Всего какая-то жалкая тысчонка километров, и можно начинать ловить инопланетян за хвосты. Или лучше сеть для них сплести? Сволочи…

Ладно, пусть я маньяк-самоубийца, но маньяки могут действовать очень целенаправленно и логично (со своей точки зрения, конечно). Значит, нужно не мысью (то есть белкой) по древу скакать, а придумывать, как надежнее самоубиться. У меня же неспроста речки в мозгу возникли. Я же старый профессиональный сплавщик – специалист по перевозке грузов по горным рекам на надувных лодках. Вот мне речки в голову и лезут. А они тут не горные, текут не в ту сторону, на дворе великий потоп, и никаких лодок нет и в помине.

А сделать? И вот эта кривая листвяшка будет играть роль киля – основы, так сказать. Да-а, Сема, это примерно как если бы оголодавший холостяк залез в свой пустой холодильник, нашел там засохшую морковку и решил сварить плов. Морковь, вообще-то, для этого блюда нужна, но она в нем не главная, без нее даже и обойтись можно, а вот без мяса и риса – никак.

Ладно, давай по порядку: нужно плавсредство, которым, в отличие от плота, можно управлять, на котором можно двигаться против течения, – лодка. Самая древняя, самая изначальная лодка – это долбленка. На таких плавали тысячи лет – чуть ли не с конца палеолита. Строится элементарно: берешь дерево, берешь топор… М-да-а… А ведь князья русские плавали из Киева в Константинополь именно на долбленках – греки их моноксилами называли. Это же совсем недалеко – по Днепру меньше тысячи километров и по Черному морю примерно столько же, если, конечно, идти вдоль берега, а напрямик и того ближе. Интересно, как должна выглядеть лодка-долбленка из цельного ствола, способная взять на борт хотя бы десяток воинов со снаряжением и запасом продовольствия? При этом ее нужно посуху перетаскивать через пороги, а потом идти по морю, где, вообще-то, волны и ветер. А эти наши рашен-викинги еще и паруса на них ставили! Что-то тут не сходится, что-то не вяжется: или в Поднепровье в те времена деревья росли не чета нашим? Вроде баобабов, только прямоствольные? Нет, конечно. Скорее всего, русские лодьи были дощатые, вроде тех же драккаров, ну, может, поменьше размерами. Впрочем, Бог с ними – здесь-то ни деревьев толстых, ни досок нет. Хотя совсем от такой идеи отказываться не стоит – вдруг завтра приплывет подходящее бревно, и можно будет подумать, как его обработать… без топора.

Тогда что? Каркасная лодка – с килем, шпангоутами… Шпангоуты – это, кажется, что-то вроде ребер. Там еще много всяких названий, только я, кроме палубы и мачты, ничего не помню, потому что никогда не интересовался кораблестроением, а в книжках соответствующие места пропускал. Ладно, дело, в конце концов, не в названиях. Что мы имеем в составе тех богатств, которые выработало человечество? Пирога, байдарка, каноэ… Вот каноэ – самое то! Его все видели в фильмах про индейцев, а у Лонгфелло в „Гайавате“ даже технология изготовления описана. Беда только в том, что делается оно из бересты. Но не из той, которую сдирают для растопки, а вместе с нижним слоем, толщиной в добрых полсантиметра. Гайавата эту бересту отделял деревянными клиньями, раздевая ствол „до мяса“. В детстве я видел в музее такое каноэ – замечательная лодка, ее, наверное, таскать на голове в одиночку можно, но… Обшивка смонтирована из крупных кусков этой самой коры, которые сшиты тонкими кожаными ремешками и промазаны не то смолой, не то жиром. В общем, это произведение первобытного кораблестроения вызывает восхищение, но уж никак не желание повторить таковое. Одних только дырок надо навертеть в коре несколько тысяч (прокалывать нельзя – край раскрошится!). Кроме того, березовая кора имеет свойство сворачиваться в рулон со страшной силой, и никакая размочка не позволяет ее распрямить. Впрочем, какие-то способы, наверное, есть (писали же на ней грамоты!), просто я их не знаю. В общем, этот вариант тоже не стоит сбрасывать со счетов, но как рабочий он не проходит – нет бересты. А на „нет“, как говорится, и суда нет.

Что остается? Пирога? Что-то про нее ничего внятного не вспоминается. Наверное, это название собирательное, которым европейцы обозначили туземные лодки разных конструкций. А еще – байдара или байдарка… Это, кажется, изначально не спортивное, а малое промысловое судно северных народов. Оно вроде как непотопляемое, поскольку в него вода не заливается – обшивка цельная и замыкается-затягивается на поясе у гребца. Интересно, конечно, но, пожалуй, слишком круто – в том смысле, что сложно. Надо, наверное, придумать какой-нибудь гибрид, исходя из подручных материалов. То есть жесткий каркас, обтянутый чьей-нибудь шкурой. Вот киль, вроде как, уже имеется. Нужны эти самые ребра-шпангоуты… И придумать, как их крепить… Ну как? Вырезать пазы и приматывать ремешками – а что еще можно предложить? Только работы тут не на день. И, пожалуй, не на неделю. Интересно, хватит на это моего творческого порыва? На арбалет – хватило, на глиняную посуду – хватило, может, и на лодку хватит?»