Меч Прометея - Евгений Гуляковский Страница 18

— Может, поле отключилось в момент удара взрывной волны реактора уничтоженного им танка? — произнес Рент первое, что пришло в голову, зная уже, что это его предположение не имеет под собой никаких оснований.

Лонг отрицательно покачал головой.

— Я все подсчитал. Достаточно было простой брони, с такого расстояния она бы выдержала удар. Тут что-то другое.

— Так что же? Куда исчезла вторая машина? У тебя достаточно квалифицированные специалисты, и я вправе потребовать однозначного ответа хотя бы на этот вопрос!

— Они делают все возможное, Рент.

— Пусть сделают невозможное. Я должен знать, куда девался этот танк!

Лонг задумчиво посмотрел на координатора.

— Думаешь, Глеб был там?

— Я не верю в бесследное исчезновение ни машин, ни людей!

— Но почему именно на ноль втором?

— Потому что с ноль первого он мог бы связаться с нами по рации, этот танк до самого конца оставался под нашим контролем и поддерживал непрерывную связь! — ответил Рент и со злостью ударил кулаком по переборке.

Расположенный неподалеку экран какого-то индикатора покрылся рябью помех. Лонг неодобрительно посмотрел на координатора, но промолчал.

— Не мешало бы тебе потрясти техников, а заодно и кибернетиков. Хорошо бы, наконец, узнать, каким образом Глеб мог остаться в закрытом ангаре после включения стартовой программы. Кстати, это могло бы помочь и в наших исследованиях.

— Там тоже делают все возможное, можешь не сомневаться. Но время… У меня такое ощущение, что уходят последние минуты, когда еще не поздно что-то предпринять, а мы, как слепые котята, каждый шаг в темноте…

— Кое-что мы уже знаем, но пока рано делать выводы.

— Мне годятся любые предположения, гипотезы, хоть что-то, черт вас всех подери!

Впервые за все время совместной службы Лонг видел координатора в таком состоянии.

— Мои ребята сделают все, можешь не сомневаться. Подожди еще немного и поторопи кибернетиков. Я должен знать, почему стартовая программа дала такой сбой.

Рент захлопнул дверь своей каюты и несколько секунд стоял неподвижно, пытаясь сформулировать и уточнить только что возникшее подсознательное решение: «Если Кирилин обнаружит, что контрольный автомат выдал сигнал в центральный блок по собственной инициативе… Если внутри корабля будет обнаружен хоть один автомат, способный к самостоятельным, отличным от программы действиям, мне придется отключить их все. Все сразу. Даже решениям Центавра нельзя будет безоговорочно доверять. Придется кое-что вспомнить и кое-что научиться делать собственными руками… И все равно мы сразу же станем беспомощны…»

Рент устало опустился в кресло. Вяло набрал код на обслуживающем автомате. Из щели появился поднос с дымящимся ужином. Есть не хотелось. Почти насильно он заставил себя проглотить несколько кусков.

Интересно, как это будет выглядеть, если на корабле придется выключить все автоматические системы? Обслуживающего персонала здесь нет, а камбуз шестью палубами ниже. Хорош он будет, если сам побежит за этим подносом… Автоматика сопровождает каждый их шаг. Без нее не удастся ни взлететь, ни справиться с этой махиной мертвого металла, в которую сразу же превратится корабль, лишенный своих механических слуг.

— Если бы мне пришлось иметь дело с сильным противником, я бы выбрал самое уязвимое, самое слабое его место. Такое, где одним ударом можно лишить его основного превосходства — техники. И если мое предположение верно, мы имеем дело с коварным и умным врагом. Именно с врагом… А к такой встрече мы не готовы, даже психологически. Все встречи в космосе, все поиски родственного разума, все эти комиссии по контактам питались одной и той же иллюзией — чужой разум непременно должен быть дружественен к нам. Но, собственно, почему? Лонг не хочет верить в чужой разум… Ему нужны факты, естественные факты, укладывающиеся в готовую научную схему… Биосфера, например, постепенное развитие жизни от простого к сложному и только потом разум… Ничего этого нет на планете. Лишь мертвый камень… Но роботы здесь перестают выполнять заложенные в них программы, становятся чем-то неизвестным, может быть, даже враждебным нам, и разве это не факт? Разве нужны еще какие-то доказательства? Конечно, они есть, эти факты, просто мы пока их не знаем… Должно быть что-то или кто-то, кто влияет на системы наших автоматов. Можно, наверное, установить, как именно происходит это влияние… Когда-нибудь мы это установим, но ведь это не самое главное. Совсем не это. Важно другое. Мы столкнулись здесь с необычным явлением, с чем-то таким, с чем человечество никогда еще не имело дела. С волей чужого разума… И, может быть, поле песка, где бесследно исчезла наша самая мощная машина, это всего лишь зона… Запретная зона, куда человеку не разрешено вторгаться… — рассуждал он вслух.

Вспыхнул экран экстренного фона, и вплотную с креслом в воздухе повисло взволнованное лицо Лонга. Рент услышал тяжелое дыхание совершенно растерявшегося человека.

— Мы установили это, Рент. Мы узнали, куда девался танк.

Рент весь напрягся, словно приготовился к прыжку.

— Снизу, из-под стометрового слоя песка, на него был направлен мощный ультразвуковой луч. Он превратил машину в вибратор, и она почти мгновенно погрузилась в песок. Погрузилась до самого дна, к источнику ультразвуковых колебаний…

Рент не произнес ни слова, сознание отказывалось принять эту новость, потому что она впрямую доказывала наличие на этой планете чужого разума, способного управлять мощными, неизвестными людям механизмами…

Пройдя сквозь метровые броневые плиты, ультразвуковые колебания внутри машины смещались в звуковой диапазон. Глебу казалось, что танк превратился в огромный разноголосый орган. Машина пела, визжала, рыдала. Боковые переборки рычали на низких басовых нотах. Внутри чехлов генераторов что-то бренчало и лязгало. От звуковой какофонии в голове Глеба все смешалось. Исчезло ощущение верха и низа. Ему казалось, что банда взбесившихся обезьян колотит по танку десятками острых звенящих предметов. И вдруг словно гигантская рука приподняла машину. Что-то лязгнуло в последний раз отчетливо и звонко, как будто камень ударил в нижние броневые плиты. Потом все стихло. Тишина была слишком контрастна, в ушах у Глеба еще бушевал вихрь разноголосых и уже несуществующих звуков. Наверное, в какой-то момент он полностью потерял контроль над своим сознанием, потому что вдруг ощутил себя лежащим на полу моторного отсека. Он хорошо помнил, что до этого стоял, вцепившись в дверцы шкафчика, из которого успел достать и надеть скафандр. И вот теперь неподвижно лежал на полу. Тишина стояла ватная, беззвучная, совершенно мертвая. Такой не бывает даже в рубке корабля, разве что в конце долгого пути в открытом космосе, когда экипаж спит в глубоком анабиозе…

Генераторы молчали, и это означало, что никакого защитного поля снаружи нет, а раз так, раз, несмотря на это, он до сих пор жив, значит, энтропийное поле либо не проникает в зону, где находится машина, либо почему-то исчезло вовсе. В любом случае ему придется выйти наружу, чтобы перестать, наконец, играть роль запаянной в консервную банку беспомощной сардины. Скафандр защитит его от любых излучений, снабдит кислородом, в нем не страшен и открытый космос. Только против энтропийного поля он бессилен, но от него не спасет и танковая броня.