Крик дьявола - Уилбур Смит Страница 18

Гребцы уже давно потеряли всякий интерес к своему занятию. Лишь повторяемые Флинном угрозы телесной расправы да подаваемый Себастьяном личный пример заставляли их трудиться. От тонкой жировой прослойки, изначально наблюдавшейся на мускулах Себастьяна, не осталось и следа, и тело, без устали работавшее с веслом, напоминало скульптуру Микеланджело.

В течение шести дней они волоклись на своем плоту через устремлявшееся к югу течение. Это были шесть дней ослепительно солнечного штиля и безукоризненной морской глади, похожей на бескрайнее полотно зеленого бархата. Вплоть до нынешнего момента.

— Нет, — возразил Мохаммед, — это значит: «Два дикобраза занимаются любовью под одеялом».

— Гм! — Себастьян повторил фразу, не отрываясь от своего ритмичного занятия. Он упорно учил суахили, в чем-то порой компенсируя недостаток сообразительности настойчивостью. Мохаммед гордился своим учеником и противился любым попыткам других членов команды хоть как-то посягать на его «должность старшего преподавателя».

— Ладно, с дикобразами, которые долюбились до изнеможения, понятно, — проворчал Флинн. — А это что такое?.. — И он произнес фразу на суахили.

— А это значит: «На море подуют большие ветры», — перевел Себастьян, сияя от гордости.

— И это, кстати, не шутка. — Флинн поднялся, стараясь не тревожить больную ногу, и, приставив ладонь ко лбу, стал всматриваться в даль, на восток. — Видишь ту линию облаков?

Отложив в сторону весло, Себастьян встал рядом и потянулся, разминая затекшие спину и плечи. Все остальные тоже сразу оставили свое занятие.

— Не останавливаться, дорогие мои! — зарычал Флинн, и они неохотно повиновались. Флинн вновь повернулся к Себастьяну. — Видишь — вон там?

— Да. — Черная линия на горизонте напоминала подводку глаз у индианки.

— Вот тебе, Басси, и ветерок, которого не хватало. Но, думается мне, тут грядет нечто большее, чем ты рассчитывал.

Уже ночью в темноте они услышали издалека приглушенное шипение или свист. На востоке одна за другой стали исчезать крупные звезды — темные тучи наполовину затмили полуночное небо.

Все проснулись от похожего на ружейный выстрел неожиданно раздавшегося хлопка самодельного паруса, вызванного налетевшим порывом ветра.

— Ну, теперь держи свои модные трусы, — пробормотал Флинн, — а то унесет вместе с тобой.

Налетел очередной порыв ветра, затем — пауза, однако уже были слышны энергичные шлепки пока еще маленьких волн о борта плота.

— Надо бы спустить парус.

— Пожалуй, стоит, — согласился Флинн. — И заодно займись-ка нашими спасательными средствами — может, нам следует привязаться страховочной бечевой? — Впопыхах, подстегиваемые усиливающимся ветром, они неловко повалились на дощатый пол.

Налетевший с новой силой ветер закрутил плот, как волчок, обдавая их брызгами, — на фоне относительно теплого ветра брызги казались ледяными. Ветер уже не стихал, и плот стал двигаться рывками, словно пришпориваемое животное.

— По крайней мере нас несет к берегу, — прокричал Себастьян Флинну.

— Считай, что так, малыш Басси. — И первая волна захлестнула плот, заглушая голос Флинна, окатывая их с ног до головы и уходя сквозь дощатый пол. Плот угрожающе закачался, но успел выровняться, как будто готовясь к очередному нападению морской стихии.

При постоянном неистовстве ветра море вздыбилось гораздо быстрее, чем мог предположить Себастьян. В считанные минуты волны стали захлестывать плот с такой силой, словно стремились выжать у них из легких последний воздух. Накрывая плот полностью, они утягивали его на глубину, и лишь благодаря своей плавучести он едва успевал вынырнуть в диком кульбите, давая своим пассажирам единственную возможность сделать глоток воздуха среди бушующих брызг и пены.

Себастьяну урывками удалось доползти до Флинна.

— Как ты? — крикнул он.

— Отлично, лучше не придумаешь. — Их накрыло очередной волной.

— Как нога? — едва они успели вынырнуть, спросил Себастьян, яростно отплевываясь от воды.

— Прекрати шамкать, ради Бога. — И они вновь ушли под воду.

Наступила полная темнота — ни звезд, ни луны, но водные валы, угрожающе накатываясь на них, поблескивали зловещим фосфоресцирующим светом, словно предупреждая о необходимости набрать воздуха и еще сильнее вцепиться заскорузлыми пальцами в доски плота.

Среди бушующего ветра и потоков воды темнота казалась Себастьяну вечностью. Ноющее тело онемело. Мысли словно постепенно вымыло из головы. Их накрыло очередной мощной волной, до него долетел звук отрывающихся досок и жалобный вопль кого-то из арабов, смытого в ночной океан, однако услышанное было лишено для Себастьяна всякого смысла.

Его дважды вырвало морской водой, которой он наглотался, но он даже не ощущал во рту вкуса рвоты, а лишь чувствовал, как она теплом растекалась по подбородку, шее и груди, пока ее не смывало новой громадной волной.

Глаза горели от боли, вызванной непрерывными каскадами летящих брызг, и он моргал, как сова, неосознанно пытаясь «проморгаться» в промежутках между волнами. В какой-то момент ему показалось, что это удалось, и он медленно повернул голову. Размытое пятно маячившей рядом физиономии Флинна представилось ему в темноте гримасой прокаженного. Это его несколько озадачило, и он даже пытался об этом задуматься, однако никаких идей не появлялось до тех пор, пока ему вдруг не удалось разглядеть между волн жалкий намек на начало очередного дня в виде бледного просвета среди нагромождений черных туч.

Себастьян попробовал заговорить, но звук так и не вышел из распухшего, словно забитого солью горла, онемевший язык саднило. Он сделал новую попытку.

— Рассвет наступает, — прохрипел он, но неподвижно лежавший рядом Флинн был похож на окоченевший труп.

Над серым бушующим морем медленно светлело, однако стремительно наступавшие громады черных туч всячески пытались этому воспрепятствовать.

В своей безумной ярости океан казался еще более жутким. Волны вырастали над плотом, словно высоченные серые горы из стекла, срывавшаяся с их гребней пена напоминала плюмажи этрусских шлемов. На мгновение отгородив его от ветра, они рокотом и грохотом падающей толщи воды обрушивались вниз, вдребезги разбиваясь сами о себя.

Распластавшись и вцепившись в дощатый пол, люди на плоту каждый раз с обреченной покорностью ожидали очередного погружения в водную пучину.