Последний рассказ - Борис Сапожников Страница 18

— Красивой машиной обзавёлся, — усмехнулся Бовуа, глядя, как мы с Дюраном выбираемся из «Делиции».

— Взяли покататься, — ответил мой бывший взводный.

Я снова подставил ему плечо, и мы вместе доковыляли до Бовуа.

— Он близко, — сказал тот. — Отойдите подальше — не хотел бы вас задеть, когда начнётся драка.

И тут я понял, что с нами говорит уже не Бовуа, а отец Дюрана — высокопоставленный чиновник из колониальной администрации в Афре и по совместительству могучий хунган и чья-то там ездовая лошадь.

Папа Док появился стремительно: какой длины были его прыжки — не знаю, он просто возник на невидимой границе между Беззаботным городом и остальным урбом. Никто бы не сказал, где она проходит, однако для созданий вроде Папы Дока и отца Дюрана они были обозначены очень чётко.

Они остановились друг против друга. Или, скорее, враг против врага. Оборванный Папа Док и отец Дюрана в теле Бовуа. Папа Док демонстративно вытащил из-за камберланда серп. Почти таким же театральным движением Бовуа достал из рукава обвалочный нож.

А в следующий миг началась схватка.

Это было больше похоже на танец — замысловатую пляску у высокого костра. Я почти видел тех, кого Дюран и Бовуа звали лоа. Такова была сила этих сущностей, что они как будто просвечивали сквозь тела носителей. В какой-то момент я перестал понимать, кровь стучит у меня в ушах или барабаны отбивают ритм для танца двух могучих лоа, впервые за сколько там лет — а может, и столетий — сошедшихся в схватке. Серп против обвалочного ножа. Безумные прыжки и сумасшедшие па, каких не исполнит и самый талантливый балерун. Удары рук и ног столь стремительные, что глаз их почти не улавливал.

Папа Док старался не переходить границу земель Бовуа, где лоа противника был куда сильнее. Отец Дюрана — или Барон Самди — плясал у самого края, легко заступая, но никогда не отдаляясь от невидимых глазу пределов Беззаботного города.

Завершение поединка оказалось стремительным и очень жестоким. Я не заметил толком, что произошло — враги уже двигались настолько быстро, что мой взгляд за ними не поспевал. Они обратились в две размытые чёрно-белые тени, иногда замирающие на миг, и только тогда я мог заметить какие-то детали краем глаза. Кровь на грязной рубашке Папы Дока. Длинный порез на груди и животе Бовуа. Оторванный рукав фрака. Цилиндр, даже не знаю, чей именно, летит по дуге и падает на мостовую. Сломанные трости падают со стуком рядом с ним. А в следующий миг оба лоа замирают.

Папа Док стоит на коленях, над ним склонился Бовуа. Или отец Дюрана, оседлавший его, или Барон Самди, оседлавший отца Дюрана. Он вдавливает пальцы в глаза Папы Дока, не закрытые даже символической защитой золотой оправы без стёкол. Папа Док вскидывает руку, прося о милосердии, но я понимаю, что он не получит его. Губы Папы Дока шевелятся, из глаз начинает течь кровь. Папа Док повторяет одно и то же слово — и Бовуа откидывается назад, разжимая хватку на голове Папы Дока. С пальцев Бовуа течёт кровь.

И я почти слышу, что говорит Папа Док, что за слово он повторяет раз за разом.

— Должок. Должок. Должок.

Мбайе Дювалье — он же Папа Док, он же Чёрный Сердцеед — сумел-таки выкрутиться. Он припомнил долг, образовавшийся у отца Дюрана из-за меня. И взгляд, которым наградил меня Бовуа напоследок, не сулил мне ничего хорошего. Почти уверен, что глазами бокора тогда ещё глядел отец моего бывшего взводного.