Мстительница - Аластер Рейнольдс Страница 18

– Неужели все старые книги такие?

Он покачал головой:

– Нет. Некоторые написаны обычным способом, и иногда у ученых случаются прорывы в изучении языков. Но только обезьяньих – с языками пришельцев ничего не выходит.

– Я видела в Хадрамо ползуна. – Мне почему-то захотелось ему об этом рассказать, и я вспомнила, как пришелец с шарканьем продвигался следом за мужчинами в скафандрах в Нейронном переулке. – Их язык нам известен, верно?

– Только потому, что они соблаговолили нас ему обучить. Но вот что я тебе скажу: мы о ползунах не знаем ничего такого, чего они бы не хотели, чтобы мы узнали.

– Но ведь они нам помогают?

– На свой лад. Они помещают зеркала на высокие орбиты, чтобы мы могли более эффективно использовать солнечное давление. Они разбираются в поглотителях лучше, чем мы, и могут остановить столкновение миров, когда их орбиты начинают искажаться. Я не говорю, что они не принесли нам пользы. Но почему из всех других мест в Вихре они выбрали именно это?

– Возможно, там нет никого, чья компания была бы им так же приятна, как наша.

– Наверное, – сказал Ракамор.

– Хорошо, что они управляют банками вместо нас, не так ли? Мой отец говорил, у нас с этим ничего не вышло. Катастрофа тысяча пятьсот шестьдесят шестого года подтверждает его слова, верно? Сотни миров обанкротились, потому что люди недостаточно честны, чтобы управлять деньгами в таких масштабах. Люди голодали, по-настоящему голодали и умирали из-за жадности и некомпетентности банкиров. Но пришельцам не нужны деньги – во всяком случае, наши деньги, – так что нет причин им не доверять в этом деле.

– В твоих словах есть доля правды, – сказал Ракамор. – Но кое-кто мог бы указать, что ползуны появились в Собрании незадолго до краха. За пятьдесят лет. Может, меньше. Они были новичками, такими же, как нынешние броненосцы или щелкуны. Наверное, это совпадение.

– Э-э, что?

Ракамор пожал плечами, как будто эта тема вообще не заслуживала того, чтобы в нее углубляться.

– Я слишком люблю предаваться размышлениям. Если искать закономерности, ты их найдешь – с той же уверенностью, с какой моряки видят силуэты былых возлюбленных в колыхании фотонных парусов. Но наверное, это дает мне повод продолжать поиски, и иной раз находка оказывается не тем, что ищешь, а чем-то гораздо лучшим. Кто знает, что мы обнаружим, если не в этом шарльере, то в следующем?

Незачем было спрашивать, как далеко нам еще лететь. Я полагала, что рано или поздно узнаю ответ. Но не могла перестать думать о ползуне, о похожем на ус придатке, который то и дело высовывался из его хоботка, вытягивая молекулы из дыхали, улавливая химическую вонь богатства.

Казарей продолжал заниматься с нами в комнате костей. Мы проводили два сеанса в день: один – во время утренней вахты, второй – после полудня. Рутина не менялась. Мы надевали нейронные мосты, подключались, опустошали разум и пытались уловить шепот, принесенный ветром. Первый день был неудачным, два сеанса второго – не намного лучше. Даже Адрана не осмелилась утверждать, будто что-то услышала, пусть Казарей и сказал ей, что череп и впрямь получает какой-то сигнал.

Однако на второй сессии третьего дня, перепробовав пять или шесть различных точек ввода, Адрана напряглась. К тому времени я уже наблюдала за ней, уверенная, что мои собственные усилия ни к чему не приведут.

– Что-то… – прошептала она. – Голос. Слово, очень четкое. Как будто кто-то только что произнес его в моей голове.

– И что за слово? – спросил Казарей.

– Даксиан.

Спустя пару секунд он спросил:

– Ты когда-нибудь слышала это название раньше?

– Нет, – ответила Адрана.

– Думаю, это мир. Один из заселенных. Колесный, достаточно глубоко относительно нас.

– Может, она читала о нем в «Книге миров», и слово застряло в памяти, – предположила я.

– А может, она ничего не читала, – огрызнулась Адрана.

Казарей заставил ее попробовать несколько других входов, но ничего принять не удалось. Нацепив нейронный мост, он сам сумел уловить единственный сигнал лишь на том входе, где Адрана услышала слово «Даксиан».

– Сегодня как-то слабовато, – сказал он, глядя на нее со смесью сомнения и благоговения. – Если ты хоть что-то из этого поняла, проведя в костяной комнате всего три дня…

– Давай я еще раз попробую, – сказала она.

– Нет, мы не можем торопиться. Твой мозг привыкает к черепу, в точности как череп приспосабливается к тебе. Завтра повторим. И ты тоже, Арафура. Если твоя сестра сумела настроиться так быстро, ты наверняка недалеко от нее отстала.

Я тоже проверила, что это за мир. Поискала его в «Книге миров» того же издания, которое было у нас дома. Открыла ее на странице, где должно было быть написано про Даксиан, если он существовал.

Дастрогар

Даксперил

Дазазот

Но никакого Даксиана. Я вложила книгу на место, уверенная теперь, что моя сестра не смогла бы почерпнуть название из этого издания. Я провела пальцем по корешкам других изданий, пока не добралась до самого нового экземпляра в коллекции Ракамора, и пролистала его до записи о Даксиане. Она нашлась:

Колесный мир в третьей процессии. Заселен менее века назад авантюристами-экспансионистами из сопряженных миров Трисп и Треннигер. Диаметр: шестьдесят шесть лиг. Спин-генерируемая гравитация на внутренней поверхности: девять десятых джи. Население: один миллион триста тысяч по данным последней переписи…

Позже, когда мы остались одни, я спросила ее, как это было.

– Это не было похоже на голос, – произнесла она, подумав несколько секунд. – Я знаю, что так сказала, но ничего лучше не пришло мне в голову. Это было что-то иное. Если голос сравнить с выпуклыми, выделяющимися буквами, то это было наоборот. Как будто слово затолкали в тишину – тем же способом, каким его вырезают в глине. Тишина не должна иметь таких свойств. – Она помедлила – я знала, что моя сестра изо всех сил старается облечь в слова то, что можно объяснить лишь с помощью особых, чужеродных терминов. – За этим словом скрывался разум. Обезьяний разум, вроде нас с тобой, где-то в комнате костей, подключенный к черепу пришельца. Но помнишь, что сказал Казарей о несущих сигналах: все, что мы делаем, – это запечатлеваем наши собственные сообщения на чем-то другом? Под этой передачей скрывался еще один разум. Что-то мертвое, холодное и очень-очень чужое. И все же оно мыслило или пыталось мыслить.

– В черепе нет мыслей, – возразила я. – Нет нейронного материала. Казарей так сказал!

– Он солгал. – Она зевнула и одновременно пожала плечами. – Может, на самом деле он сам ничего не понимает – или думает, что мы не понимаем. Но там что-то есть, и я это заметила, мельком, на один яростный миг. Я тоже солгала.