Грехи наши тяжкие - Евгений Лукин Страница 17

Будь он, допустим, аксакал вроде того тюрка из Бухары, который за три дня вспахал сколько-то там гектаров, это, конечно, пусть не всё, но хотя бы многое объяснило… при том, разумеется, условии, что молодые отморозки, разъезжающие на обшарпанной «семёрке» с прицепом, ещё почитают старших.

Однако Боря-то и сам довольно молод!

«Один раз наказывал…» Кого он мог наказать? Скорее уж таких, как он, наказывают…

Но ведь испугались же они его, чёрт возьми!

И что это за чушь с ночными сменами? Почему нельзя строить днём? «Заметят…» Кто заметит? Башибузуки, как видим, отпадают… Стало быть, приходится допустить наличие некоего смотрящего, чья обязанность – контролировать деятельность всех строителей-агарян на территории поймы…

Стоп! Опять чепуха получается. Если Боре запрещено строить, почему он так спокойно отнёсся к тому, что о его присутствии стало известно тем же башибузукам? Они же смотрящему стукнут!

А самое главное – наши с ним денежные взаиморасчёты. «Ты мне не платишь – я тебе не плачу». Пожалуй, самым, с моей стороны, разумным было бы временно отбросить версию о Борином сумасшествии. От сумасшедшего можно ожидать чего угодно, а меня это никак не устраивает. Мне бы, знаете, хотелось большей определённости.

Тогда прикинем возможный ущерб. В худшем случае ничего он не построит, а старые ворота сломает… Ну и шут с ними, с воротами! Они и сами скоро развалятся…

А вдруг наводчик? Прикидывается тронутым, а сам высматривает, как бы дачу ограбить… Да на здоровье! Дача у меня под стать воротам. Ноутбук я оставил в городе (за ненадобностью), а здесь единственный ценный предмет – подаренная сыном удочка.

За ветхой пластиковой сеткой распахнутых окон сгущался сумрак и безумствовала мошка. Я выцедил последнюю на сегодня стопочку, закусил, прислушался. Ни звука. Похоже, наколол меня Боря. Может, оно и к лучшему…

Стоило так подумать, в дверь постучали.

– Хозяин…

Откинул крючок, открыл. Вошёл Боря, опять-таки держа в руках нечто странное. К тому времени я был уже не то чтобы навеселе – во всяком случае, чувствовал себя достаточно раскованно, чтобы задавать прямые, а то и просто бестактные вопросы.

– Слушай, – сказал я. – Что это у тебя?

– Инструмент.

– Я понимаю. Как называется?

Он посмотрел на меня, словно бы усомнившись в моих умственных способностях.

– Инструмент, – с недоумением повторил он.

– Ну допустим. А что ты им делаешь?

Наверное, открыто пожать плечами показалось ему невежливым, но мысленно он ими, точно говорю, пожал.

– Так – шлифую, – объяснил он. – А так… – Боря что-то сдвинул, что-то вывернул, отчего агрегат преобразился полностью. – Так – режу…

– Надо же, что придумали! – подивился я. – Дорого стоит?

– Дорого… – с кряхтением признался он.

А я почему-то покосился на стоящую в углу собранную удочку. Как хотите, а было что-то общее в этих двух предметах. Ну понятно: цена, дизайн, способность к трансформации… И что-то ещё.

– Японская, чать? – полюбопытствовал я.

– Нет, – сказал Боря и, помявшись, добавил: – Работать надо, хозяин… Ночи короткие…

– Ну пошли! – бодро сказал я.

– Куда? – всполошился он.

– С тобой. Посмотреть хочу.

– Как ты будешь смотреть? Темно!

– А ты как?

Вместо ответа он достал и надел какие-то хитрые очки с круглыми сетчатыми стёклами. Должно быть, для ночного видения.

– А-а… если с фонариком?.. – заикнулся я.

Насупился мой Боренька, стал суров. Даже очки снял.

– Тогда не буду работать, – сердито сказал он. – Так не договаривались.

* * *

Всю ночь за домом шуршало, постукивало, временами шипело. Поначалу я то и дело вставал с постели и, пробравшись ощупью в заднюю комнатку, припадал к залатанной скотчем оконной сетке. Ночь, как назло, выпала безлунная, а свет Боря включать запретил. Увидят.

За окном пошевеливалась тьма, а рассеянное сияние уличного фонаря пролепляло только верхушку старой вербы у пруда.

Я лежал на спине, глядел в чёрный дощатый потолок и поражался тому, с какой лёгкостью мы подчиняемся любому абсурду и начинаем играть по его правилам. Ведь это же бред в чистом виде: помешанный, которого я впервые вижу, предлагает мне за свой счёт превратить кучу мусора в ворота, ничего не прося взамен, кроме права на труд в кромешной темноте, – и я соглашаюсь! И лежу, как дурак, в собственном доме, не смея включить свет!

Потом уснул, и приснилось мне, будто прихожу я в издательство и с ашхабадским акцентом прошу позволения что-нибудь сочинить, предлагаю деньги, канючу. Редактор смущается, опасливо поглядывает на дверь…

А ведь не исключено, что сон-то – вещий. Так оно и будет со временем.

Проснулся я, когда солнце уже встало. Тарахтели сороки, с некоторых пор занявшие нишу ворон, откочевавших в город, в пруду заходились лягушки. А вот производственных звуков из-за дома было что-то не слыхать.

– Долго спишь… – с сожалением произнесли рядом.

Я взглянул. Возле печки на низком табурете, смирно сложив руки на коленях, сидел мой труженик. Входную дверь я на ночь оставил открытой – вряд ли меня пришибут во сне, если на задворках копошится работник. Разве что сам пристукнет.

– Доброе утро, Боря!

– Доброе утро, хозяин… Что у тебя там?

Я проследил, куда указывает натруженный коричневый палец. А указывал он на тесный закуток позади печки, где хранилась туго свёрнутая рвань старой маскировочной сети.

– Масксеть…

– Сеть? Чтобы сверху не видно было?

– Ну да…

– Нужная вещь, – одобрил Боря и встал. – Пошли смотреть.

– Неужто стоят ворота? – поразился я.

Он уставился непонимающе, потом насупился. Должно быть, принял сказанное за неумную и неуместную шутку.

– Нет, – недовольно отвернув нос, буркнул он. – Как за одну ночь ворота поставишь? Только ты оденься. Мошки много.

Одеваться я не стал – наскоро опрыскался «Рефаимом». Опрометчивое решение. Пространство за домом мерцало, и крохотным двукрылым было абсолютно всё равно, чем ты там намазался. Однако увиденное настолько меня потрясло, что я, не обращая внимания на немедленно последовавшую атаку с воздуха, шагнул к бывшей груде мусора. На обрывках старого рубероида сложены были конической горкой обточенные куски битого кирпича. Но теперь они скорее напоминали тёмно-розовые детские кубики или, точнее, фрагменты объёмной головоломки, каковые надлежит сложить воедино. Как же он всё это резал и шлифовал? И тот, и другой процесс, насколько мне известно, сопровождается визгом, скрежетом, снопами искр… Или я уже к тому времени дрых без задних ног?