Рыжая Соня и узники камня - Питер Нейл Страница 17

— Что там, на берегу? — поинтересовалась Соня.

— По счастью, никаких поселений. Весь этот полуостров…— желтый ноготь военачальника отчертил участок суши к северу от них,— пал жертвой черной горячки с полвека назад. Вам известно, должно быть, как долго сидит в земле эта зараза, даже когда никого не остается в живых. Сейчас там, должно быть, уже безопасно, но люди по-прежнему избегают селиться в тех краях. Старые поселения разрушились, заросли поглотили их. Дикие места…

Прозвучал гонг, двустворчатые двери распахнулись, пропуская слуг с подносами в руках. Те принялись расставлять блюда, и кто-то из десятников поспешно убрал карту. На время военный совет прервался. Тио звучно рыгнул, извинился и с наслаждением принюхался к аппетитному аромату жаркого. Соня кивнула слуге, который налил ей вина, потом бросила взгляд на Десмоса. Тот покосился на воительницу и поспешно отвел глаза.

Хубартис посмотрел на свечу с нанесенными на воск метками, горевшую перед ним на особой подставке.

— Пора приступать к трапезе,— заметил он.— Времени у нас совсем немного. После ужина — отплытие.

Десмос не засиделся за столом. Сославшись на отсутствие аппетита, он ушел первым. Когда ужин закончился, Тио извинился и в сопровождении нескольких воинов спустился в подготовленную к отплытию галею. Моряк до мозга костей, он хотел сначала проверить снасти и обязательно плюнуть на палубу, прежде чем отчалить от берега.

Хубартис и его люди отдавали последние распоряжения остающимся в крепости — что и как надлежит делать в отсутствие командира. С голубиной почтой ими было послано несколько срочных сообщений в ближайшие цитадели. Соня не сомневалась, что сотник — достаточно опытный воин, чтобы предусмотреть любые неожиданности.

Самой ей до отплытия было нечем заняться, поскольку Хубартис решительно, хотя и мягко, отказался от ее помощи. Соня готова была вспылить — но сдержалась, памятуя, что не стоит портить отношения с тем, с кем еще предстоит сражаться бок о бок. И все же обида давала себя знать. Ну почему, почему мужчины никак не могли заставить себя принимать всерьез женщину — лишь потому что она женщина?! Ведь он ничего не знал о Соне! За все годы, проведенные в скитаниях, она так и не смогла к этому привыкнуть.

Чтобы развеять злость и тревогу перед предстоящим походом, она решила немного пройтись. И, сделав всего лишь сотню шагов вдоль крепостной стены, в тени ее увидела сидящего на камнях Десмоса. Едва Соня приблизилась, он торопливо поднялся на ноги и извинился. Но девушка не дала ему уйти.

— Сегодня за ужином ты был на диво молчалив,— мягко произнесла она,— это совсем на тебя не похоже…

Он смотрел в сторону, на море, мерно катившее зеленовато-серые волны до самого горизонта.

— И что бы ты хотела от меня услышать?

— Ничего особенного. Но порой бывает, что разговор по душам способен смягчить любую боль…

— Как можно смягчить боль, предмет которой я сам?! Я, Десмос! Как я могу быть снисходителен к себе, искать утешения, если прекрасно знаю, каков я есть в действительности? То, что случилось сегодня… Я всегда страшился этого… видел в ночных кошмарах. А теперь это сбылось наяву!

— То, что ты не смог взять в руки меч?

— Как я могу после этого считать себя мужчиной?! — воскликнул он со страданием в голосе.

— Сядь, Десмос.— Девушка опустилась на нагретые солнцем камни и сделала приглашающий жест.— Давай обсудим это. Продолжай…

Придворный остался стоять, лишь неловко оперся спиной о крепостную стену.

— Тебе нечего стыдиться этого разговора,— сказала Соня как можно мягче. Она и сама не знала, что побуждает ее вызывать мужчину на откровенность. Жалость, вообще-то, была почти несвойственна ей. Однако сейчас воительница испытывала именно это чувство.— Там, на корабле, ты был такой испуганный, точно мальчуган, неспособный защищаться… Но я помню, ты говорил, что когда-то служил в гвардии, сносно владел мечом.. Что же случилось затем?

Десмос покачал головой.

— Сам не знаю. Не могу выразить этого словами. Похоже, я терял способность сражаться постепенно, по мере того как занятия мои уводили меня все дальше от реальной жизни. Сначала я не испугался этого. Когда я одного за другим приговаривал преступников к ссылке на Остров, то подкреплял себя убеждением, что сам — лучше других, лучше этих людей, преступивших закон, ибо, живя в тех же условиях, закона не преступал. И я решил посвятить себя непостижимому предмету, то есть правосудию. Да, наверное, я менялся постепенно. Полагаю, на меня воздействовало окружение, люди, в среде которых я вращался, все эти изнеженные щеголи, для которых вид кровоточащего носа — жуткое зрелище. Как-то раз на утреннем заседании суда я вынес приговор одному негодяю — его надлежало заковать в кандалы и отправить на Ос-Льерро. Я поглядел на него и, встретившись глазами, внутренне оцепенел, сжался в комок. Его взгляд был непроницаем, как сталь, и полон ненависти. Он был молод, физически развит и крепок. И мне показалось, он смеется надо мной. Он точно посылал мне вызов — приглашал встретиться с ним в настоящем поединке, без всего этого судебного пустословия. Там, на поле брани, он рассек бы меня на мелкие кусочки… И все разговоры о правосудии вдруг сделались пустым звуком… После этой встречи я стал другим человеком. Начал пить. Стал мрачным, угрюмым, и третья жена в конце концов оставила меня. Я же лишь еще глубже погрузился в работу. О, я всеми силами старался поднять собственную ценность в своих глазах. Но искра пропала. Сердце ни к чему не лежало… Я жалел и презирал себя одновременно — но долго так не могло продолжаться. Я сошел бы с ума… Вот с тех пор я окончательно превратился в придворного щеголя. Светскому обществу нравились мои шуточки, мои изысканные манеры, но сам-то я презирал себя за это. Если бы я только мог, то взмахнул бы мечом и хорошенько ударил, а не…

Вельможа смолк на полуслове; Соня глядела на него, не говоря ни слова. Издалека слышались звуки сборов: воины готовились к предстоящему походу. Где-то в темноте две собаки подняли лай из-за куска мяса. Ясно и звонко запела труба, ее голос походил на луч дневного света, прорезающего мрак.

— Владение мечом — это далеко не все,— после недолгого молчания промолвила Соня. Взволнованная речь Десмоса заставила ее глубоко задуматься над вещами, размышлять о которых она обычно считала непозволительной для себя роскошью.— Это правда, в том мире, где живу я, человек без оружия — никто. Но это лишь один мир из многих. В иных же клинок не стоит и той стали, из которой изготовлен. Так, философы прежде всего ценят разум, поэты — свой дар, моряки — умение поймать ветер. Иногда эти несхожие миры сталкиваются. В моей жизни бывали моменты, когда я слышала стихи хорошего поэта или сладкие звуки прекрасной музыки, и тогда мне казалось, будто мое умение драться совершенно бесполезно и никому не нужно… Зачастую эти миры сталкиваются — и тогда невозможно понять, чьи ценности более истинны. Я сама преступала закон, тебе известно это. Я убивала людей. При этом в моей вселенной правда на моей стороне, но другие могут взглянуть на дело иначе. Точно так же не должен терзаться человек, который, наоборот, неспособен лишить жизни другого…— Соня вдруг засмеялась.— Боги, я и не знала, что у меня такой дар произносить речи. Вернемся в Аргос, пойду в вашу придворную Школу Мудрости — то-то седобородые порадуются! — И, посерьезнев, закончила: — Так что не бери в голову, Десмос. Дело того не стоит. Ты придаешь этому слишком много значения. Но мир не кончается на острие клинка!