Нечисти - О'Санчес Страница 17

Когда он вернулся, трех мышей уже словно и не бывало, но, утолив первый голод, Мор принялся как обычно играть с несчастными тварями: заложив крылья за спину, он степенно вышагивает по загону взад-вперед, то вдруг начнет долбить клювом – совсем рядом, но до поры промахиваясь, то наложит когтистую лапу на дрожащий комочек и вновь отпустит…

Дениска, пользуясь паузой в процедуре кормления, нацепил наушники и снова принялся скакать по комнате под старинные твисты Чабби Чеккера. Но сегодняшние белые мыши – это не крысы, и не змеи, и не ласки, и не навьи – Мору быстро прискучила пресная забава, он доел оставшихся мышей и хрипло заорал во все воронье горло, чтобы Дениске было слышно сквозь наушники…

Денис дослушал песню, со вздохом щелкнул «стопом» и, как был в наушниках, пошел за тряпкой – протирать после Морки в загоне кровь и мясные ошметки. Но сегодня, после мышей – это были пустяки.

– Ну что, Морка, теперь споем? Погоди, пернатый, я тебе сначала клювик протру, лапки протру, руки себе вымою…

Но хоровому пению в тот день времени почти не нашлось, если не считать совместного ора в течение нескольких последующих секунд…

Дениска, словно ужаленный гневом и ужасом, вскрикнул и отпрыгнул к загону, он почувствовал и сразу же увидел, как черное, невообразимо быстрое нечто влетело в форточку, ударилось в потолок и… Хриплый и пронзительный крик верного ворона, взлетевшего наперерез угрозе, стал все более протяжным басовитым, наконец вообще остановился и повис в воздухе инфразвуковым колыханием, черный промельк превратился в медленно плывущий наискось от потолка к полу предмет, похожий на бомбу, как их рисуют дети, черную, хвостатую, с крупную крысу величиной, окруженную медленно кувыркающимися кусками потолочного покрытия. Великая ярость ворочалась внутри этой бомбы, вот-вот уже готовая освободиться, вдохнуть полной грудью и выдохнуть в окружающее пространство бурю и смерть.

«Нет!» – закричало Денискино сердце, «нет» – взорвался в рыжей голове всепоглощающий гнев, взорвался, липким багровым жалом выскочил навстречу черному гостю, напичканному пиротехнической смертью, захлестнул в кокон, постиг и унял ее, накрепко зажал в тесных металлических границах…

Те, внизу, сделав выстрел из гранатомета, подождали три… пять… десять секунд… Взрыва не было. Хорошо бы пальнуть еще раз, но естественный рабочий мандраж перешел в страх и, без остановки и объяснения, в панический ужас… Хлопнули дверцы угнанной «копейки», и киллеры покатили прочь. Беспричинный ужас не отпускал; и только их опыт, афганский, боевой, и крепкие нервы удерживали стрелку спидометра в пределах шестидесяти, пока они не вывалились на Садовое кольцо, где можно было газовать, платить за превышение и не бояться, что в тебе увидят убегающего.

Снаряд, кувыркаясь, врезался в паркет – брызнули щепки – полетел было в ковер на стене, но вновь упал: это Мор настиг его, скогтил за бока и грохнулся вместе с ним на пол, распластавшись сверху. Денискин визг смешался с криком ворона да так, что их совместный сигнал бедствия чуть не вышиб дверь детской комнаты наружу, хотя она и открывалась внутрь. Но сила еще большая ударила дверь и распахнула ее куда положено: отец, а за ним мать ворвались в комнату. Отец крутнулся юлой, хлопнула закрытая форточка, он прыгнул к окну, потом назад – габариты не помешали быть ему исключительно шустрым, нагнулся – в одной руке трепыхался взъерошенный ворон, в другой – тихо дрожала граната. Мать с не меньшим проворством успела за это время схватить Дениску на руки, отнести к дивану, понять, что с сыном все в порядке, расцеловать – и расплакаться.

– Сын, я ведь говорил тебе, что форточку и окна никогда нельзя открывать. – Голос отца был сердит и ровен. Дениска по опыту знал, что никакое наказание ему не грозит ни от отца, ни от матери, но все равно… не любил, когда родаки сердятся…

– Сыночка, никогда не делай так. Ты же знаешь, что это может быть опасным, столько нечисти вокруг. Папа ведь объяснял…

– Ну а мне жарко, понимаете, жарко! Батареи топят как очумелые, а на улице сегодня было десять градусов, да еще солнце! А если кто и залезет – у нас Морка и Ленька на что? Морку хоть прокормить нетрудно, а Ленька уж месяц не жрал, если не больше! Пусть поохотится.

– Сын, пожалуйста. Не открывай никогда окон и форточек. Была бы форточка закрыта, эта железяка со взрывчаткой в окно бы попросту не попала. А когда она открыта, то получается прореха, и она наоборот, как воронка – в себя опасность всасывает. Ясно тебе?

– Ясно.

– А насчет Леньки не беспокойся, он может сто лет не есть без ущерба для здоровья. И на железо он не охотится. Тебе все понятно, сын?

– Понятно.

– Динечка, не сердись, лапуля, мы с папой очень за тебя испугались, очень!. – Мать все еще шмыгала распухшим носиком, но глаза ее постепенно занимались пламенем, которого даже Денис безотчетно робел.

– Гарик!..

– Да, Оль.

– Ты обезвредил эту гадость?

– Только что. Видишь, умолкла.

– Ты знаешь, кто это сделал?

– А что тут знать-то? Этот… сосед наш организовал. Только, Оль, ты не лезь, я сам разберусь. Ты вот что: лучше прибери здесь да ремонт вызови, пока рабочее время… Не будем сами из-за пустяков светиться, тут им на час работы. Мор! Лети и найди тех, кто стрелял. Да подожди вечера. И сразу же домой. Стукнешь мне в окно, я сам тебе открою. Лети, чучело пернатое!

– Найди их, Мор! – Мать всхлипнула, но нашла в себе силы улыбнуться и пригладить перья разъяренной птице. Отец подошел к окну.

– Стой! – Это Денис крикнул вслед приготовившемуся улетать ворону. Тот мгновенно сорвался с руки отца и прилетел на кровать, на колени к Дениске. – Впредь, Морка, спрашивайся сначала меня, понял? А не то – по клюву!.. И ты, папа, и мама тоже, не смейте без меня Морке приказывать! Я не хочу!

– Кх… Это было сделано для тебя, сын, полностью в твоих интересах… Хорошо, я буду сначала спрашивать у тебя. Так?

– Ладно, папа. А я даю слово, что не буду открывать форточку без спроса. Морик, лети, дурачок, только осторожнее. И сразу к папе!

Мор вернулся ночью, когда Дениска уже спал, уцепившись за мамину руку, и мама спала, тут же, в маленьком кресле возле кровати. В виде исключения, пока не было ворона, мать разрешила присутствовать Леньке, своему любимцу. Тот неподвижной глыбой замер в углу, и было непонятно – спит он или просто ждет, пока вражеская сущность проявит себя, дотронется до сигнальных нитей… Отец впустил птицу, налил ему воды в кадушечку – есть ворон явно не хотел – и отнес в Денискину комнату. Поколебался, но не стал трогать, оставил маму с сыном спать рядом, рука в руке, лишь захватил с собой испуганного Леньку, которого ворон не жаловал и всегда норовил обидеть – явно либо исподтишка.

Утром отец вышел за газетами, оставил их матери, а сам уехал на работу.

– Мам, а что с ними? Это в Москве?

– Да, на юго-западе. Бандитские разборки.

– А почему у них головы такие? Подожди, не закрывай… Двойное убийство… глаза… садистская расправа… до неузнаваемости… Мам, а что такое садистская?