Последний князь удела. "Рядом с троном – рядом со смертью" - Дмитрий Дюков Страница 17

По возвращении на подворье Бориса Фёдоровича я увидел угличских дворян, которые седлали лошадей, старательно не глядя в мою сторону. Из всех членов свиты пожелал отвечать на мои недоумённые вопросы только Ждан Тучков:

— Сказывали люди дворские, будто отринул ты, царевич, род свой за ради даров окаянных, да сговорился с боярином извести сродственников своих для завладения животами их.

Дядьке удалось всколыхнуть совесть своего воспитанника, и то, что ещё вчера казалось отличной сделкой, сегодня предстало уже в другом свете. Собственно, обрёк я собственную номинальную семью на изгнание и заключение даже не за деньги, а лишь для того, чтобы иметь свободными руки, не находиться под мелочной опекой да не соблюдать установленный в родном доме распорядок жизни. Посвящать в это окружающих было явно лишним, и в ответ на высказанные упрёки пришлось озвучить собственную версию:

— Дядья мои вину за бунт возводили на посадских. Для избавления родичей от смерти за их вины челом бил, а что до опалы, на родственников возложенной, то царь милостив, через скорое время и помилует. Мёртвых же не вернуть.

Аргумент дядьку озадачил:

— Стало быть, за чёрный люд печалишься, о крови своей не тужишь. Чудны дела твои, Господи!

Качая головой, он пошёл сообщать эти престранные вести собравшимся отъезжать помещикам, что вызвало среди них бурное обсуждение. Один из беглецов, Лошаков, передумал и начал рассёдлывать своего верхового коня. В это время к хоромам прибыла процессия из дворца, доставившая младшему брату государя еду с царского стола. Такое явное благоволение верховной власти переменило настроение большинства воинов угличского конвоя, и они присоединились к Ивану Лошакову, со двора съехало только трое человек во главе с Самойлой Колобовым. Для закрепления успеха я приказал кухонным слугам тащить жалованные кушанья на задний двор, к летнику, куда и пригласил за стол всех своих спутников. При трапезе стал интересоваться у Бакшеева геополитикой местного времени, да что он думает о планах на будущее крымского царя.

— Да, поди, Кази-Кирею, коли целым с рати придёт, дары слать надобно в Царьград, дабы шею свою от удавки сберечь, — подумав, ответил Афанасий.

— Что, сместить его могут за неудачу?

— Дык у них-то престол не от отцы к сыну, а по старшему родству, да кто биям мил, поди, до царского-то звания охотников-то немало.

— С новым ханом как будет?

— Ежели замятня случится, будет русским украйнам облегчение малое, а как новый царь на улус сядет, то сызнова ратится учнёт. У татар перекопских какой новый государь объявится, то сразу первым делом соседей воюет. Кто в походах ленив, тому той державой владеть немочно.

Похоже, власть в Крыму меняется по принципу «Акела промахнулся». Миролюбивому правителю там к власти не прийти, но стоило уточнить детали.

— Если Кази-Гирей в ханах останется, двинет снова на Русь аль нет?

— Сам-то уж нет, вдругорядь неуспех будет, то второй оплошки ему не спустят, калгу али царевичей пошлёт. Царь крымский двинет туда, куда сподручней да где супротивники нерасторопны — на литовские, а то волынские украйны.

— Зачем же ему часть войска отделять, на Москву отсылать?

— Чтоб поминки побогаче с государства нашего Московского слали, кажный царь крымский как на престол сядет, за присыл тот воюет, дабы по старине, по ордынскому выходу получать. У Казы-Кирея того уж почитай второй год посол наш сидит, рядится.

— Точно ли ты знаешь, Афанасий сын Петров?

— Да сходи, сам у татаровей поспрошай на Крымском двору, али ещё где у полоняников, — обиделся на недоверие ветеран.

— Что же татары делают на том двору-то?

— Вестимо чего, окупу аль обмену ждут, в немирное время там завсегда государев полон держат.

— Ещё где полон есть?

— Царёв-то за приставами, а что ратники поймали, то на Ивановской сыскать можно, у Холопьего приказа.

— Пойдём, глянем?

— Разве порушенья чести не будет твоего у торжища-то колобродить?

Пришлось по этому поводу вступить в переговоры с Жданом, на поход по центральной площади он согласился, но с непременным моим верховым выездом с изрядным конвойным сопровождением.

Ивановская площадь, несмотря на послеобеденное время, была полна народу. У здания Холопьева приказа пожилой стрелец яростно торговался с подьячим о размере вознаграждения за составление записи, рядом стоял, пытаясь выглядеть каменным памятником, невысокий черноволосый паренёк в цветастых куртке и шароварах.

— Здрав будь, служивый, — поздоровался ушлый рязанец. — Самолично сего молодца пленил?

— И тебе здравия, — ответил краснокафтанный воин. — Как звать-величать вас, чьи людишки будете?

После последующего взаимного представления Афанасий переспросил о пленном, где, мол, добыт.

— У вяземского сына боярского, жильца московского, сторговал. Тот их целый выводок во языках поял.[61]На службу его отправляют на свейскую войну, а до поместья неблизко, вот и раздаёт их за малый окуп, с паршивой овцы хоть шерсти клок.

— Зачем тебе холоп-то полонный, неужели поместьем владеешь?

— Нет, в лавке сидеть некому, сыновей Бог не дал, жена стара, а две дочки на выданье, опасливо их на торгу оставлять. Шорным товаром пробавляемся, люди-то разные приходют. Татарчонок по-нашему мал-мала разумеет, счёт хитрый ведает, да в товаре должон понимание иметь.

Пограничник перекинулся с пленным несколькими фразами на татарском.

— Ишь ты, не из крымцев, из черкес купля твоя, а можа, он православной веры? А ты его с торга аки барана тащишь?

— Ты что ж молвишь этакое, нет на нём креста, первым делом глянули.

— Мню я, дружище, тащишь ты козла в огород, — продолжал терзать стрельца Бакшеев.

— Почто так?

— Дык ево-то, знамо дело, татаровям головой выдали за вину какую немалую, вестимо, девку в родном юрте спортил. От твоих-то дочек не отженить такого молодца будет.

— Мал он вроде для того дела летами, да и возрастом невелик.

— Хе, мал, ты порты с его сними да на михирь глянь, он, поди, весь в корень ушел.

— Тьфу, охальник, — сплюнул с досады солдат-лавочник, но на своё приобретение стал уже поглядывать с опаской.

— Да не серчай, служивый, — продолжал лить масло в огонь Афанасий. — Чей бы ни был бычок, телята твои будут.

— Обрюхатит — повенчаем, — начал искать выход из ситуации уже поверивший хитрецу царский стрелок.

— Как же обряд-то проведёшь, он ить веры поганой али бесерменской.

— Окрестим, знамо дело.

— Ну коли черкешонок твой креститься не возжелает? Силком-то заповедано.