Испорченные сказания. Том 3. В шаге от рубежа - Ксен Крас Страница 17

Младший из сыновей лорда Холдбиста, последний оставшийся в живых отпрыск Рогора, был юным и очень отличался и от Хагсона, и от Верда Флейма. Молодость, граничащая ещё с детством, отчётливо прослеживалась в Робсоне. Разумеется, он являлся достойным представителем своего рода, и, как и другие северяне, в силу расположения подвластных им земель был вынужден быстро крепнуть и матереть и потому телом напоминал мужчину. Когда оба лорда стояли на земле рядом, невысокий Глейгрим смотрел на союзника снизу вверх. Приятное глазу лицо, вроде бы правильное, породистое в лучшем смысле этого слова, тёмные волосы и зелёные глаза, столь привычные роду Холдбистов, а также статность и громкий, предназначенный для командования голос Робсон унаследовал от отца семейства. Внешне он напоминал прославленного и хитрого северянина, был почти полной его копией. Разве что Ротр, не так давно погибший на юге, походил на Рогора немного больше. Впрочем, возможно, через пару-тройку лет последний выживший отпрыск, повзрослев, ничем не будет уступать старшему брату.

К сожалению, на внешности похожие черты заканчивались. Раял не знал, насколько близкими были отношения между Рогором и его вторым сыном, однако видел влияние матери. Наследник желал справедливости, толком не представляя её себе, верил в лучшие человеческие качества, не видел дальше собственного носа и казался чересчур наивным. Робсон думал о своей семье, искренне переживал о здоровье жены и новорождённого сына, а помогать Глейгриму решил лишь из-за просьбы своей добросердечной матушки. Леди Эббиана, тётя Раяла, желала сражаться за сына брата и делала это по мере своих скромных сил. Если требовалось, леди действовала за спиной у мужа – отправляла припасы, передавала оружие, сообщала о каких-то пришедших от Флеймов новостях и совершала ещё многое из того, чего не следовало. Теперь же, когда лорд Рогор пропал, женщина надоумила сына в открытую отправляться на помощь.

Про́клятый король пытался переубедить глупого юношу, объяснял, насколько это опасно, просил вернуться и даже приказал советнику зачитать указ регента о казни. Чтобы написанное дошло лучше, он отрядил глашатая читать данный указ родственнику перед каждым приёмом пищи вместо молитвы. Это не возымело никакого эффекта. Упрямец считал, что отплатить собственной головой за верное решение, если на то будет воля Богов, – его наипервейшая обязанность. Робсон оказался более чем набожным, чем весьма смущал и самого Глейгрима, и его вассалов, не признающих бесконечную власть Тринадцати.

Кроме того, Холдбист утверждал, что всенепременно сумеет убедить Его Высочество регента в праведности своих деяний, если в том будет необходимость. Как и все в подобном возрасте, наследник Холдбистов мнил себя сильнейшим героем. Он считал, что любые его поступки сыщут оправдание, а также, разумеется, представлял себя мудрейшим из людей, способным пояснить любое своё действие. На все разумные доводы он имел единственный аргумент, который звучал как: «Я и сам знаю, что делать, я уже взрослый».

Робсона нельзя было назвать нахальным, грубым или вредным, у Раяла не повернулся бы язык обозвать соседа глупцом, хоть и причислить к мудрецам Про́клятый король молодого лорда не мог. Несомненно, северянин не был и высокомерным или избалованным. Он переживал в первую очередь за родню и беспрекословно слушался леди Эббиану. С каждым днём Глейгрим лишь убеждался: при всей схожести с Рогором, как только наследник северных земель открывал рот, то предо всеми представала тётушка Раяла – её нрав, её слова, её воспитание, её мысли и её неспособность понимать некоторые очевидные вещи. Для воителя и правителя Робсону дали чрезмерно женское воспитание.

– Мы скрываемся за армией мёртвых, милорд Холдбист, потому что желаем жить не меньше наших противников. – Называть Зейира врагом у Раяла не было и толики желания. Слово «враг» подразумевает, что о человеке постоянно думают, он должен влиять на настроение, вызывать сильные чувства. Флейм не был врагом в понимании Про́клятого короля. – Строй из моих преданных пробуждённых слуг, что щитом стоит перед живыми, скрывает нас от неминуемой и бесславной гибели в первые же минуты сражения.

– Прятаться – недостойно! – со знанием дела заявил наследник лорда Рогора Холдбиста. – И мы тоже не должны быть здесь. Мы должны вести всех вперёд. Мы должны подавать пример своему народу, разве не так?

– Если мы умрём, то людям не за кем будет идти. Наша смерть сломит веру нашего народа, и никто не знает, чем тогда закончится противостояние. Представьте, милорд Холдбист, что будет, если погибнут правители одной из сторон? А если двух? А что станет с нашими землями, если те останутся без правителя? Не будет иметь никакого значения, на чьей территории останется одинокий народ – на стороне победителей или побеждённых. Без подданных ни один лорд не способен обойтись, но и подданные без правителя мало на что способны. Жизнь такова, и стоит помнить, что только знать имеет достаточно познаний и прав, чтобы командовать и принимать решения. Следовательно, она должна жить.

– Но… Но я читал много книг и всюду герои шли вперёд. Они вели войско за собой, а не стояли, как мы, на возвышении и не наблюдали за тем, как люди умирают за них. Если мы не будем для своего народа героями, то нас не станут уважать.

Подобные сказки никогда не нравились Про́клятому королю, он не видел в них ни морали, ни пользы. Они ничему не могли научить юных лордов, кроме слепой веры в Богов и надежды на победу лишь из-за праведности и светлых целей. Хозяин Этернитифелла считал, что именно родители повинны в глупых смертях и неразумных поступках отпрысков, если позволяют, или того хуже, побуждают тех знакомиться исключительно с добрыми историями, в коих правды меньше, чем совести у торговцев-моряков.

– А в тех книгах было написано, что ожидало лордов на поле боя, особенно в толпе? Как выглядели травмы, полученные при падении с коня или после удара молота? Показывались ли в тех книгах последствия встречи с топором? Быть может, хотя бы изображения бывалых вояк, получивших небольшой удар мечом по лицу, приводились рядом с описанием? – всё таким же привычно-прохладным тоном поинтересовался Глейгрим. Он оторвался от созерцания оранжевого пятна, чтобы взглянуть в лицо собеседнику, в глазах которого начала появляться мысль.

Робсон насупился, кротко взглянул в глаза соседа, почти сразу отвернулся и замолчал. Раял хотел верить, что тот задумался.

– Чего же мы ждём, милорд Глейгрим? Давно пора показать этим Флеймам, чего мы стоим! Они пожалеют, что решились пойти против нас! – воскликнул юный Эйджлесс.

Лорд Эйджлесс, добрый и преданный вассал правителя, занемог. Не в силах сидеть в седле, он отправил вместо себя брата Каяна и сына, и если более старший и опытный союзник руководил левым флангом, то присматривать за очередным юнцом стало обязанностью Раяла.

Присланный вассал был младше Робсона, не успел жениться и, может быть, ещё даже ни разу не возлежал с женщиной. Хотелось бы верить, что он не читал прекрасных романов о войне и сражениях и внимательно слушал своих учителей. Щуплый и бледнолицый юноша выглядел как человек совершенно неопределённого возраста – ему могли дать двенадцать, а могли и двадцать лет, когда тот молчал. И если бы Раял не знал, что у лорда Эйджлесса есть только один сын, то посчитал бы, что могла произойти ошибка. Сам лорд, его брат и дядя вызывали столь же противоречивые чувства. Главе Ветви давали и тридцать, и сорок, и пятьдесят, и долгое время даже для Раяла истинный возраст подданного был загадкой, пока лорд-правитель не обратился к летописям.