Дорога домой - О. О. Щетинин Страница 17

Прямо за нами был выход, причём не люк, в который надо по лестнице подниматься, как я дома привыкла, а полноценный такой проход, в скале вырезанный. Когда створ закрылся, его только за счёт люминесцентной и световой маркировки увидеть можно было. Недалеко от шлюза – гараж для вездеходов в скальной нише, и её, судя по всему, тоже можно закрыть полностью. А ещё дальше, метрах в ста, башенки решетчатые, целое поле, между ними не то трубки, не то тросы в несколько рядов натянуты, и на них какие-то штуковины висят. Как куски плёнки разных размеров. Рядом – два холмика, слишком ровненькие и кругленькие. Я пригляделась – точно геодезики надувные, только под слоем грунта. Ганс посмотрел, куда я уставилась, и объяснил:

– Эти медузья ферма. А купола – для персонала и систем подачи питания. Там не тросы, а трубки, как в гидропонной оранжерее, через них вода и бактериальный бульон подаётся, вот медузы к ним и прилипают.

– А потом из них всякие ткани делают, так?

– Именно.

Посмотрела я, как медузы на трубках висят, покачиваются слегка, то ли под ветерком лёгким, то ли просто так, и дальше оглядываться начала. Трубу «метро» – монорельса – увидела, мы как раз на ней сюда приехали от космопорта, горы, скалы… Колеи накатанные от шлюза разбегаются в разные стороны, какие уже почти пылью и песком занесло, какие свежие совсем. А над горизонтом поднимается… фигня какая-то. Горы – не горы, стена – не стена, что-то такое… огромное, что сразу и не сообразишь. Ну я и спросила:

– А там что?

– Там? Олимп. Самая высокая гора на Марсе и во всей Солнечной. Двадцать шесть километров.

– А-а… А почему её не видно?

Ну а правда, почему? Двадцать шесть километров – это же представить страшно! Если она такая огромная, её же издалека должно быть заметно! Или… нет? Я мысль додумать не успела, а эти двое опять ржут:

– Почему не видно? Вот он, – и Ганс рукой на эту стену непонятную тыкает. – Это он.

– Вот эта вот… стена?

– Это подножье Олимпа. Саму гору можно нормально увидеть только из космоса. Он очень большой, но очень пологий.

– А-а… тогда понятно, – говорю. А что, и вправду понятно. Если всё так, то просто кривизна планеты не даст вершину увидеть. А жаль. – Туда подняться можно?

– Можно. Но только в нормальных скафах: там уже почти вакуум, наверху.

– А подлететь посмотреть?

– Можно, конечно, но у нас особо летать в атмосфере не любят.

– Почему?

– Бури. Сами по себе они не опасны, атмосфера ещё не настолько плотная, чтобы ветром что-то ломало или сдувало, но они поднимают песок, и вот он-то как наждаком проходится… А последнее время они случаются всё чаще. Планета оживает.

А я сразу про медуз подумала. Может, они и прочные, но если ветер сильный, их же с тросов сорвёт, и что тогда? Искать, собирать и на место развешивать? Но я даже спросить не успела, как Ганс сказал:

– Ферму при необходимости полями прикрывают. Это давно уже не проблема.

– А, хорошо тогда… – а вот интересно, как Ганс узнал, о чём я спросить хочу? Хотя… Тим всегда говорит, что у меня на лице всё во-от такенными буквами написано. – Надо будет посмотреть. Не на бури, на Олимп.

– Всё-то тебе надо, неугомонная… – Тим головой покачал, но я вижу, что ему мои слова понравились.

– Да, а что?!

– Ладно, поехали.

Ну да, а почему нельзя на Олимп посмотреть? Тем более кажется мне, что именно там местные лоа должны обитать. И гора такая… особенная, и чувствовала я, что Ганс к Олимпу как-то особо относится, и Тим про Мемориал рассказывал. А лоа здесь очень могущественные должны быть.

Сели мы в вездеход – Ганс его тележкой назвал, – и поехали. Тут уже хорошо видно было, что от города что-то типа трассы ведёт. Конечно, это не дорога с покрытием, но она расчищена, камни убраны, и даже колеи можно заметить. И чем больше я по сторонам смотрела, тем красивее всё становилось. Или я начала замечать больше. Оказывается, земля и скалы не просто тусклорыжие, тут много цветов и оттенков, и красное что-то есть, и синее. А тени от камней чёрные, изломанные, и это красиво очень, но и тревожно как-то. И небо, если внимательно посмотреть, и не рыжее вовсе, а розовое и золотое. Как закаты на Теллуре на море. И всё вокруг причудливо, но и торжественно, даже сурово. И вот странно: дома, на Колонии… Нове-17 тоже горы одноцветные, в общем-то, серо-жёлтые такие, но там это совсем по-другому смотрится. И скалы острые, местами торчат во все стороны, а здесь всё более пологое, что ли? Более… солидное, во. Или нет. Более древнее. Так правильно.

И вот, наверное, минут десять прошло, может, чуть больше, мы уже далеко от города отъехать успели, как я почувствовала… странное что-то. Как будто кто-то на меня смотрит. Внимательно так смотрит, изучает. Кто-то большой и строгий. Даже неуютно стало, хотя и понятно, что этот «кто-то» зла мне не желает. Так что, наверное, это не то, о чём диктор предупреждал, а как раз местные лоа? Но кто я такая, чтобы они на меня внимание обратили? Ведь в таком древнем мире лоа должны быть очень могущественными. А если ещё вспомнить про Первых… В общем, я не удержалась и спросила:

– А это нормально? Ну, как будто смотрит кто-то?..

Спросила и сразу думаю: вот сейчас Тим с Гансом на меня тоже… посмотрят, как на дуру какую. И они действительно на меня уставились. А потом переглянулись и заулыбались.

– Что?!

– Помнишь, ты про марсианский геном спрашивала? Так вот, он существует. И он, похоже, у тебя есть.

– В смысле? – вот не было печали! Хотя, может, это здорово?

Тим с Гансом снова переглянулись, и Ганс объяснил:

– Есть три категории людей. Для одних – таких подавляющее большинство – Марс просто ещё одна планета в ряду других. Некоторым на поверхности становится жутко. Их преследует беспричинный страх, возникает желание убежать и спрятаться. Это значит, что Марс их не принял. Если они не улетят, то рано или поздно погибнут, причём глупо. И скорее раньше, чем позже. А есть те, кто на поверхности чувствует чьё-то внимание. Как ты. Это Марс приглядывается к тебе. И это – единственный способ выделить носителя марсианского генома. Кстати, это значит, что ты можешь пройти подготовку по программе драконов, если захочешь, конечно. Но это – ставить имплантаты, потом тренировки, долгие и сложные… В общем, то ещё удовольствие.

– А ты такую подготовку прошёл? – ну да, я уже поняла, что за значок у него на комбезе висит. Но Ганс головой покачал:

– Я не обычный дракон, а Чёрный. Мы – прямые потомки Первых. Марс изменил наших предков, и наши способности врождённые.

– У всех? У всех потомков? Ведь столько времени прошло, поколений сменилось, и вообще…

– Не у всех, конечно. У кого-то способности угасают, у кого-то через несколько поколений вдруг прорезаются. Мы легко определяем таких детей, и… В общем, сложная история. Но мы отслеживаем генетические линии всех Первых. Наши специалисты, в смысле, отслеживают. Хотя самыми яркими носителями способностей Чёрных было первое поколение. Дети Первых. Их тоже Первыми считают. Но когда это было!