Золотые костры - Алексей Пехов Страница 17

— Верно, — кивнул я, беря с тарелки толстый ломоть ржаного хлеба и подвинув к себе блюдце с медом, судя по его шоколадному цвету — каштановым. — Молоко позволяет нам восстановить силы и нейтрализует влияние темных душ.

Брат Квинтен приподнял белесые брови:

— А вот этого я не знал. Не думал, что темная аура порочных созданий вредит стражам.

— Мы такие же люди, как и все. Быть может, чуть устойчивее, но и только. Молоко — наше лучшее лекарство.

Он кивнул, посмотрел на распятие, которое висело за моей спиной:

— Жаль, что с обычными недугами нельзя справиться столь же легко. Болезнь съедает отца настоятеля изнутри с начала лета. Вся братия ждет, когда его заберет к себе Господь.

— Но не вы, брат-управитель?

— Отец Григорий хороший настоятель. Он управлял Дорч-ган-Тойном без малого пятьдесят лет и достоин рая как никто другой, но я тешу себя тщетной надеждой, что он сможет побороть болезнь.

— От нее есть лекарство?

Монах вздохнул:

— К сожалению, нет. Старость не могут излечить даже старги. Особенно когда человеку уже больше ста лет. Остается полагаться лишь на милость Господню, молиться и ждать.

Брат Квинтен прекрасно владел своим лицом, на нем практически не отражалось эмоций, которых он не желал никому показывать. Но его глаза не могли меня обмануть.

Брат-управитель не желал смерти отца настоятеля, но ждал ее как избавления. Он был похож на медведя, запертого в тесной клетке, но уже понявшего, что одна из стенок непрочная. Возможно, он догадался, о чем я думаю, а быть может, прочел мысли и с обезоруживающей улыбкой сказал:

— Меня, как и стражей, гонит вперед работа. Господь сделал так, что она стала моим настоящим призванием. В Его воле было дать мне испытание — взять на себя обязанности по управлению монастырем. Но я жду, когда в Дорч-ган-Тойне появится новый настоятель и мне будет позволено отправиться в дорогу, чтобы уничтожать тех, кто вредит верующим. Брат Яцзек рассказал мне о вашем предложении, господин ван Нормайенн. От всего монастыря я благодарю вас за него. Если ваша помощь поможет избежать появления темной души, то Господь не зря направил ваши стопы в столь нелюдимое место.

— Значит, я могу осмотреть тело и провести нужные приготовления?

Он благосклонно кивнул:

— Можете. Я уже дал нужные распоряжения. Сразу после нашей встречи брат Яцзек отведет вас к мертвому.

— Вы знаете, почему он лишил себя жизни?

Монах нахмурился, посмотрел на меня с сомнением:

— Разве это так важно, господин ван Нормайенн?

Я перестал намазывать мед на хлеб:

— Настолько же важно, как вам знать, что молоко скисает, а пламя горит голубым — ведь это признаки того, что демоническая сущность где-то рядом. Если человек наложил на себя руки из-за чего-то, например, издевательств… — Я увидел, как его брови сошлись на переносице, но продолжил тем же ровным тоном: — То появившаяся темная душа, вне всякого сомнения, придет за своим мучителем. Это один из вариантов. А их, как вы понимаете, множество. От причины смерти зависит, какие фигуры я наложу на могилу и, разумеется, их эффективность.

— С утра, когда самоубийца не пришел на лаудесу, [5]посланный за ним брат нашел несчастного в петле. Он не оставил никакой записки. Хочу спросить вас, господин ван Нормайенн. Зачем вы здесь? Последний страж приходил к нам больше двадцати лет назад.

Эти «двадцать лет» меня порядком разочаровали. Исходя из слов брата-управителя получалось, что Ганса не было в Дорч-ган-Тойне и я не найду здесь его следов.

— У меня две причины прийти сюда, брат Квинтен. Первая из них — Горрграт. Мне нужно как можно быстрее попасть в Чергий.

— Недавно один путник преодолел его, но он шел со стороны Чергия. Подъем с той стороны хребта гораздо легче, чем с этой. В прошлом году братья поднимались туда, установили крест в честь Богородицы. Один из них погиб на спуске, провалившись в трещину, и еще двое получили обморожения. Это сложная, если не сказать опасная, дорога.

— Я знаю о рисках, — кивнул я.

— За трактом не следят уже несколько веков. Он сильно разрушен. Осталась лишь тонкая тропа, но ее видно, только когда нет снега. А как вы можете заметить, наверху он лежит.

— Вы считаете, что перевал сейчас непроходим?

— Проходим, — подумав, ответил он. — Но очень непрост. Идти через него можно, только если вы очень сильно торопитесь и не желаете тратить недели, чтобы добраться до других трактов.

— На тех дорогах война, — повторил я то, что уже говорил Проповеднику. — Рисков на них ничуть не меньше, чем на безлюдном перевале. Даже больше.

— Ваша правда, господин ван Нормайенн. Порой люди гораздо опаснее гор. Вам требуется какая-то помощь от монастыря? Мы всегда готовы поддержать представителя Братства.

— Я не откажусь от дополнительных теплых вещей.

Монах улыбнулся:

— Это возможно. Когда вы планируете уйти от нас?

— Завтра. Перед рассветом, — подумав, ответил я. — Тогда у меня будет шанс преодолеть перевал до наступления ночи.

— Разумно, — оценил мою идею монах. — Я скажу брату Яцзеку, чтобы теплые вещи принесли в вашу комнату.

— Спасибо.

— А вторая причина? Вы говорили, их две.

Роман предупреждал меня, что некоторые вопросы могут быть опасны, но я не для того сюда шел, чтобы не задать их:

— Также я надеялся что-нибудь узнать о другом страже. Я знаю, что он направлялся в ваш монастырь, но в Арденау не вернулся.

Это было ложью, я не знал, куда шел Ганс, но решил посмотреть реакцию. На лице брата Квинтена отразилось лишь удивление.

— Страж? К нам? Нет, никто из Братства не посещал монастырь. Вы первый за многие годы.

— Хм… Я был уверен, что он приходил к вам, и надеялся, что вы прольете свет на его исчезновение.

Равнодушное пожатие плечами:

— Я, конечно, не всегда был здесь, в миру много работы, но обязательно бы услышал, если бы к нам заглядывал кто-то из стражей. Такие гости у нас большая редкость, были бы разговоры. Сожалею, но ничем не смогу вам помочь, господин ван Нормайенн.

Я не стал скрывать свое разочарование:

— Очень жаль.

— Зачем он шел в монастырь?

Вопрос был невинный, но я насторожился. Возможно, это ничего не означает. А быть может, от моего ответа зависит очень многое. Так что я ответил правду:

— Не знаю. Никто в Братстве не знал. Он предпочитал не распространяться о своем путешествии.

— Как давно это было?