Дорогой парадокса - Джон Де Ченси Страница 16

– Посмотрите на эту кровать! – тоненько вскричала Сьюзен.

Она была круглой и такой огромной, что на ней вполне можно было поставить на стоянку тяжеловоз. Над ней висел балдахин, похожий на палатку, и прозрачная светящаяся ткань свисала с него.

– Тут можно оргию устроить, – сказала Сьюзен. – Что вы на это скажете, ребята?

– Ты первая, – сказала ей Дарла.

Были там и другие кровати, не такие большие, но достаточно крупные, по три в каждой комнате, кроме них там же стояли еще и диваны, кушетки, уютные кресла и прочие штуки, на которых можно было удобно развалиться и валяться. Более чем достаточно для нас для всех. Кругом стояли столы, стулья, оттоманки, прочая мебель, – и все это было выполнено с удивительным искусством, просто как антиквариат. Комнаты были просто роскошными. Кругом были причудливые лампы, раскрашенные ширмочки, инкрустированные столики, гобелены, искусно сотканные ковры, полки, заполненные произведениями искусства. Но ничего в этих комнатах нельзя было найти такого, чтобы можно было сразу узнать стиль вещи или время ее изготовления. Какие-то предметы отдавали восточным стилем, некоторые были очень по-современному функциональны. Несколько предметов имело явно древний, антикварный вид. Но все было подобрано с большим вкусом и соответствовало друг другу. Сияющий черный пол и зеленые стены превращали комнаты во что-то игрушечное, в витрину музея.

– Как красиво, – сказала Лори, пройдясь по комнатам.

– Интересно, тут все это было раньше, или Прим отдал распоряжение принести все это с чердаков и из подвалов?

– Он приказал специально все это изготовить, – высказал свое предположение Шон. Потом он зевнул и почесал свою буйную рыжую бороду.

– Божья Матерь! Я готов проспать неделю. После всех этих дней в тяжеловозе… – он опустился на фиолетовый шезлонг и взбил подушку. Он вздохнул, улыбнулся – и отрубился.

Он был прав. Кровати выглядели крайне соблазнительно. Может быть, даже слишком соблазнительно. Но что еще нам оставалось делать? Нам надо было как-то убить время.

– Ладно, детки, – сказал я. – Время баиньки. Я все-таки останусь сторожить. Карл? Как насчет того, чтобы ты стоял вторую вахту?

– Ага, – сказал он сквозь зевак. – Конечно.

Дело это заразное, поэтому я тоже зевнул.

– Господи, да прекратите вы все зевать. Иначе я тоже вырублюсь.

Через десять минут они все намертво отрубились, и я остался в одиночестве мерять шагами помещения, словно привидение. Я даже всерьез задумался, не было ли подмешано в еду снотворное. Но, с другой стороны, я, наверное, слопал больше, чем каждый из них, и, хотя я чувствовал страшную усталость, я все-таки мог держаться на ногах сколько понадобится. До тех пор, конечно, пока не лягу.

Особо делать было нечего. В одной из комнат висела картина – пейзаж, выполненный пастельными тонами в импрессионистском стиле. Я стоял перед ней несколько минут и разглядывал. Она была выполнена на твердой овальной дощечке и висела на стене без рамки. Картина изображала приятную, полузасушливую планету, справа возле холма теснились кривоватые деревца, с другой стороны шел гребень скалистого кряжа, а посередине вилась лента пересохшего и наполненного галькой речного русла. Полумесяц, страшно изрытый кратерами и намного более крупный, чем все, которые мне доводилось видеть, смотрел на холм с дымчатого, темно-розового неба. Я стал прикидывать, существовала ли такая планета в действительности, а если да, то когда? Было ли на ней какое-нибудь разумное население? Никаких следов его на картине не было видно.

Не знаю, когда до меня дошло, что это не картина. Чем дольше я на нее смотрел, тем реальнее она становилась. Грани и углы становились все отчетливее, я стал замечать мелкие детали. Это была своеобразная фотография. Может быть. А может быть, и еще что-то, чего я не знал.

Эта картина напомнила мне кое-какие места, которые я знал на планете, которая называется Озирис. Я забыл, каким номером она значится в каталоге. Хотя луна для Озириса была великовата. Но на Озирисе небо розовое. Я вспомнил, как в один прекрасный день остановился перекусить на Озирисе. Я скатился на обочину с Космострады и открыл люки, чтобы впустить горячий сухой воздух. Тишина, приятные запахи. Я приехал туда через планету вечного льда, и такая смена климата успокаивающе действовала на нервы. Мне всегда нравилась эта черта Космострады. Внезапные перемены, резкие контрасты. Да, эта планета здорово походила на Озирис. Однако скалы там были немного более бежевыми. Да, вот такими. И деревья были чуть-чуть другие. Они были повыше, а листва на них была рыжеватая – вот такая, точно. Если вспомнить, то луна на Озирисе тоже крупная, но она будет поприлизаннее, не столь изрытая – вот как картошка со шрамами от юношеских угрей – и все. И…

Я подскочил, когда до меня дошло, что же происходит. Это была поверхность Озириса – бежевые скалы, рыжеватые деревья, луна-картошка. Я изменил картину.

Я отошел прочь. Или же эта картина прочла мои мысли и изменилась. Ик! Не нравятся мне такие штучки, которые висят по стенам и читают мои мысли. Они мне совсем не нравятся. Пусть я покажусь вам нецивилизованным ретроградом – не нравятся, и все.

Я шагал по комнатам. Тут было множество вещей, которые можно было рассматривать, на стенах висели еще несколько картин, но я уже несколько перепугался. Я остановился и посмотрел на керамические сосуды, выставленные на одной из полок. Такие сосуды могли быть сделаны на любой планете, включая Землю. В ней было что-то от посуды, которую делают американские индейцы – но я не знаток, так что не возьмусь судить.

Вся моя компания вырубилась в одной из больших комнат. Джорджи и Винни закатились в один пушистый клубок. Карл и Лори – тоже, только пушистыми их не назвать. Сьюзен и Дарла растянулись рядом на огромной круглой кровати, похожей под балдахином на цирк шапито, а длинный, тощий Джон лежал перпендикулярно к ним в ногах кровати. Все трое образовали греческую букву «пи». Роланд свернулся на диване. Юрий и Зоя улеглись на разных кушетках. Эти двое были плохо подобранной парой. Я подумал о том, сколько же лет они составляли такую странную семью. Наверное, для них это все было настоящим адом. Но, в конце концов, их длинное отчаянное путешествие должно было наложить на них свой отпечаток, поэтому они казались более враждебными друг другу. Но, даже принимая во внимание все эти вещи, я зачастую жалел, что подобрал их. Иногда их перепалки и меня доставали.

Я осмотрел их всех, пытаясь обнаружить признаки того, что их сон был неестественным, а вызванным какими-то препаратами, и ничего такого не обнаружил. Потом я понял, как выключить некоторые из ламп. Все лампы были разными, и ни одна из них не работала на электричестве. Я оставил одну слабо светиться – это была лампа на длинном гибком стержне, с абажуром из раскрашенной бумаги – и вышел из комнаты, чуть не упав, когда споткнулся о длинную ногу Лайема, торчавшую из-за края коротковатого дивана.

Делать мне было просто нечего. Вокруг не было никаких книг, никакого чтива вообще. Может быть, оно и было, но не в привычной форме, поэтому я его мог просто и не распознать. Я не подумал о том, чтобы захватить с собой колоду карт.