Пройдя долиной смертной тени - Роберт Хайнлайн Страница 16

Сестра, приятная рыжеволосая девушка, улыбнулась, но от монитора не отошла.

— Мне уже разрешили есть, — продолжал Смит. — По-настоящему жевать и глотать. Пока раз в день. Ты знаешь, что заварной крем вкуснее, чем филе-миньон? Точно тебе говорю. Черт, все, оказывается, такое вкусное — я уже и забыл… Джейк, как чудесно жить — жить в этом теле! Я просто не могу дождаться, когда можно будет рвануть за город, гулять по полям, лазать по холмам, любоваться деревьями, слушать птиц… А облака! И загорать, и кататься на коньках, и танцевать на улице… Ты когда-нибудь танцевал на улице, Джейк?

—Было дело. Давно, правда.

—А я вот никогда… Не хватало времени… представляешь? Все. Теперь я найду на это время. Кстати, кто у нас сейчас за главного?

—Байрам Тил, конечно. Все рвется посмотреть на тебя.

—Пусть на тебя смотрит. Я занят. Учусь пользоваться новым телом. Денег у меня сколько-нибудь осталось?

—Хочешь знать всю правду, как бы горька она ни была?

—Джейк, ты что, думаешь, меня может что-то напугать? Даже если пришлось заложить дом, чтобы заплатить этим бандитам… слушай, это же весело! Я еще ни разу в жизни не сидел на вэлфэре — и не намерен. Продержусь как-нибудь…

—Тогда собери все свое мужество: ты стал еще богаче, чем был.

—Тьфу, черт! А я только начал входить во вкус грядущей бедности…

— Старый ханжа.

— Что?

—Я говорю: старый ханжа. И не смотри на меня так. Ты же знаешь прекрасно, что твое состояние невозможно потратить. На всю эту затею ушли лишь проценты с процентов… Впрочем, могу тебя обрадовать: ты больше не хозяин «Предприятий Смита».

—Как это?

—А так. Я посоветовал Тилу занять денег и выкупить часть твоих голосующих акций. И сам сделал то же самое. И теперь контрольного пакета не существует: он разделен между мной, тобой и Тилом. Так все выглядит гораздо респектабельнее. Впрочем, если хочешь, можно вернуться в прежнее состояние.

—Ни в коем случае!

—Ладно, этот вопрос пока оставим открытым. Не хочу пользоваться твоей болезнью.

—Ты не понимаешь, Джейк. Если у меня нет контрольного пакета, то нет и моральной ответственности. Я с легким сердцем оставлю пост председателя совета директоров. Кто из вас — ты или Тил — займет его, мне безразлично.

—Поговорим позже.

—Как хочешь. Но я не передумаю. А теперь самое главное… Сестра, вам не надо что-нибудь вынести, или помыть руки, или проверить крышу — не смыло ли ее? Мне нужно приватно пообщаться с моим юристом.

Сестра с улыбкой покачала головой:

—Я не имею права отлучаться — но я могу отключить звуковой мониторинг, уйти в дальний угол и там включить видео. Тогда я не смогу вас услышать. Доктор Хедрик велел мне поступить именно так. Он знал, что вы захотите побеседовать наедине.

—Ничего себе! Паук-птицеед заговорил человеческим голосом! Так слушайтесь его, сестра!

Через минуту Смит тихо сказал:

—Ты это видишь, Джейк? И так во всем… Слушай, очень важно: у тебя есть зеркальце?

—Что? Никогда в жизни не было.

—Черт! Придешь в следующий раз, обязательно захвати. Хедрик — отличный врач, но он меня держит в смирительной рубашке. Я вчера спросил его: чье у меня тело? И он даже не потрудился соврать — просто сказал, что это не мое дело.

—Так оно и есть.

—Что — и ты тоже?!

—Контракт помнишь? Там…

—Я не читал. Ваша тарабарщина…

—Я объяснял, а ты не стал слушать. Тайна личности донора сохраняется, если нет его собственного специального разрешения на раскрытие ее… причем родственники должны подтвердить это после смерти донора. В нашем случае нет ни того, ни другого. Поэтому тебе никто никогда не скажет, чье это тело.

—У-у, крысы. Все равно ведь узнаю. Слушай: я никому не скажу, но сам-то узнать могу… сейчас?

—Не сомневаюсь, что ты до всего дознаешься. Но я не собираюсь помогать тебе обманывать покойного.

—Да-а… не ожидал от тебя, Джейк, что ты окажешься таким упрямым ублюдком. Ведь никому ни малейшего вреда! Принеси зеркальце. Сходи в ванную, поищи там. Были, я помню. И принеси…

—А зачем конспирация?

—Потому что они все меня от меня прячут. Ты же знаешь, я не слабонервный. Пусть тело в шрамах или… ну, я не знаю… короче, мне все равно. Но они не дают мне взглянуть на себя! Я даже рук своих не видел! С ума сойти…

—Йоханн, ты действительно можешь сойти с ума — если увидишь себя раньше, чем как следует окрепнешь.

—Ерунда, Джейк. Ты меня знаешь. Да пусть у меня будет свиная рожа в бородавках и багровых рубцах — выдержу. Ты помнишь — до операции я был страшен, как смертный грех. Хуже быть просто не может. Но меня бесит неизвестность…

—Йоханн, потерпи еще немного. Я ведь знал, что тебе не дают смотреться в зеркало…

—Скотина.

—Мы говорили на эту тему с психиатром. И он считает, что тебе действительно опасно видеть себя раньше, чем произойдет полное восстановление функций. Доктор Хедрик лишь выполняет его предписания.

Смит долго молчал. Потом сказал задумчиво:

—Странно… Я ведь знаю, что приобрел другое тело. Что же может случиться еще?

—Раздвоение личности — так он сказал.

—И ты в это веришь? Ну-ка, смотри мне в глаза!

—Какая разница — верю, не верю… Я некомпетентен, и мое мнение роли не играет. Но помогать обманывать врачей я тебе не стану.

—Так, значит, да? Ладно, Джейк. Тебе известно, должно быть, что в городе есть и другие адвокаты?

—Никого больше нет, Йоханн. Я, можно сказать, единственный из всех…

—Что ты несешь?

—Суд отдал тебя под опеку. Мне.

На некоторое время Смит лишился дара речи.

—Это заговор, — выдавил наконец он. — Ну, Джейк, не ожидал от тебя…

—Йоханн, Йоханн…

—Собираетесь держать меня взаперти все время? Или возьмете выкуп? Сколько? А судья тоже с вами? А Хедрик?

—Слушай, Йоханн, помолчи немного и дай мне сказать… Я сделаю вид, что ничего не слышал, хорошо? Так вот: у меня на руках постановление суда и протокол заседания, судья сам дал их мне, чтобы ты мог прочесть. Слушай внимательно…

—Я и так слушаю. Как я могу не слушать? Я же заключенный…

—Йоханн, постановление об опеке отменят, как только ты сможешь самостоятельно прийти в здание суда и убедить судью Мак-Кэмпбелла — ты его знаешь, он честный человек, — убедить его, что ты в здравом рассудке. Мне стоило немалых трудов стать твоим опекуном, потому что не я начал это дело.

—А кто?