Сельва умеет ждать - Лев Вершинин Страница 16

И после окончания боев Компания вела себя вполне лояльно, не слишком нарушая статьи «Конвенции о статусе финансово-промышленной олигархии»…

— А что было делать? — негромко спросил большой, рыхлый, красиво седовласый человек у портрета-паруса.

Спортивный красавец пяти метров роста не снизошел до ответа, и Его Высокопревосходительство, обиженно надув мягкие, изрядно обвисшие щеки, перевел взгляд на часы.

Инкрустированный уральскими самоцветами циферблат бесстрастно проинформировал: в запасе три минуты. Очередной просмотр третьей папки придется отложить на завтра. Жаль. Информация интереснейшая. Из тех, что наскучить не могут.

Можно сказать, история болезни. Злокачественной опухоли, пустившей метастазы по всему организму Федеральной Администрации…

Мягкие, поросшие мелким волоском пальцы выбили глуховатую дробь из траурного, глянцево-черного картона.

Стыд и позор! Полгода муфлоны из госбезопасности выдают на-гора только рапорты об очередных достижениях и клянчат дополнительные ассигнования. А тем временем в Лох-Ллевен поступает черная папка категории «Экстра-0», собранная частной лавочкой. И лавочников приходится благодарить, хотя господин Смирнов, из рук в руки передавая документы, не выставил никаких условий. Правительство Федерации не может позволить себе оставаться в долгу у частных лиц.

Хваленая Контора обделалась по уши, и, если бы не «ССХ, Лтд», он — Президент, черт возьми! — по сей день оставался бы в неведении даже о том, что где-то на самой окраине Внешних Миров идет охота на его единственного внука.

За три месяца черная папка заметно похудела. Почти треть документов ушла в архив, многое уничтожено. А если иногда вместе с водой Тахви выплескивал и детишек, так это, в общем, даже гуманно. Федерации не нужны уроды. Пусть продолжает в том же духе.

Кому еще верить? Разве что Homo Robotes Militares. Но боевых киборгов совсем немного. А господа Смирнов, Смирнофф и примкнувший к ним Худис, чьи лаборатории вполне могли бы помочь правительству, на прямой конфликт с Компанией идти не хотят. Хотя время и лечит, воспоминания о «бойне в день святого Себастьяна» еще достаточно болезненны…

Все, время вышло.

Грузно поднявшись. Его Высокопревосходительство со вкусом потянулся и бросил в трепетное ухо переговорника:

—Иду.

Это право он зубами выгрыз у эскулапов: самостоятельно, без всяких сиделок и каталок добираться на процедуры.

Через зимний сад от кабинета до лифта ровно сто шагов.

А вокруг — синева и клыкастые белые скалы. Идея маэстро Бармини — возродить под резиденцию руины старого пиктского замка — была лебединой песней неповторимого Джанни. Великий зодчий до последнего креда заслужил баснословный гонорар, а его глупая гибель во время подводной охоты стала невосполнимой утратой для потрясенного человечества. Особенно, надо думать, для господ Смирновых, в гордыне своей не только возжелавших иметь точную копию Лох-Ллевена, но и прельстивших злосчастного гения вовсе уж сказочным вознаграждением.

Воистину, Он унизит гордых и отнимет у алчных, ибо Он справедлив, — сказал над гробом его святейшество Петропавел IV и был прав.

Слегка пружинит любимая буковая трость. Здесь просторно. Можно неторопливо бродить меж стрельчатых окон, подставляя лицо горному ветерку. Свежайший хайлендский воздух бодрит. Помогает размышлять. Не то что поздней осенью или зимой, когда пылают камины и очень хочется спать. Это — годы. С ними не повоюешь. А на дворе сходит с ума август. Такого зноя эти горы не помнят со времен Уурдах Уэтла. Паркое изнеможение листвы ощутимо даже на верхотуре, хочется махнуть рукой на все запреты и выйти в парк, побродить по аллеям. Пусть даже со взводом охраны за спиной. Нельзя. Не стоит рисковать собой, тем паче сейчас. Нужно учитывать, что в мире не перевелись пока что ни снайперы, ни взрывники, ни, главное, сволота, готовая оплатить их услуги.

К примеру, та же Компания. Левую, опухшую, ногу пробила короткая судорога, трость прогнулась, удерживая тяжкое тело, но Даниэль Александрович выровнялся. Присел на одну из скамеечек, в изобилии расставленных там и сям. Осторожно помассировал колено.

Нельзя заводиться. Консилиум категорически воспретил скверные мысли в нерабочее время.

Собравшись, Его Высокопревосходительство приказал себе на ближайшие два часа забыть о плохом…

Он думал о хорошем, когда верзила лейб-массажист распластав пациента на диване, перебирал мышцу за мышцей жесткими и нежными пальцами, высекающими из дряхлой плоти искорки давно угасшего огня.

Он думал только о хорошем под окающий говорок курносой сестрички, хлопотливо снующей вокруг нефритовой ванны, до краев заполненной оранжевой маслянистой жидкостью, то и дело вскипавшей бутонами лимонной пены.

Он думал исключительно о хорошем, расслабившись в опутанном сотней разноцветных проводков угловатом кресле, крепко смахивавшем на древний электрический стул — жемчужину президентской кунсткамеры.

В сущности, думал он, внуку ничто не угрожает. Шамиль не идиот. Димка необходим ему живым и максимально целым. Это хорошо. Хуже, что парни из Истанбула повели себя так, словно Президент уже ушел в историю. Такое хамство прощать нельзя..,

Стоп, сказал он себе. Ни слова о драконах.

Гипноизлучатель замурлыкал, залепетал тихо и вкрадчиво, словно лесной ручеек, ненавязчиво подталкивая Даниэля Александровича в струящееся внебытие лечебного сна…

Все пошло своим, загодя размеренным чередом.

Семнадцать ноль-ноль: процедуры завершены.

Лечащий врач, добродушный здоровяк, трясет эспаньолкой и рассыпает мелкий смешок на пороге санчасти. (Все там будем. И вы, батенька, тоже. Но очень не скоро.)

Семнадцать тридцать: кинозал.

Просмотр очередной версии «Даниэля раскованного». В главных ролях: Абдулла Искандеров и Голди Вупберг, в роли генерала Коршанского Гиб Мелсон. (Не так это было, совсем не так!)

Девятнадцать тридцать: ужин при свечах.

Тосты с джемом. Бокал апельсинового сока. Прозрачный парок над серебряной кастрюлькой и низкие поклоны испуганного шеф-повара. (Какая гадость, Чжао, ваша заливная рыба…)

Двадцать ноль-ноль.

Личное время.

Можно поиграть в шахматы с киберпартнером. Или в шашки. А можно и не играть. Вот, на столике у кровати непременная «Антология анонимной поэзии конца XX века». Читано-перечитано, едва ли не сотня любимейших рубайи заучена наизусть, а все же…

— Коль жизнь дана, пройди ее сполна, — с чувством продекламировал лох-ллевенский Дед, подтягивая поясок легкого халата, — изведай вкус пуркарского вина, младою девой насладись, коль сможешь, и перечти сатиры Лукина…

Замер, вслушиваясь в отзвук.

Покачал головой.