Затерянные миры - Кларк Эштон Смит Страница 16

Меня зовут Фарпетрон, по крайней мере под таким именем меня знали на Посейдоне. Но даже я, последний и самый способный ученик мудрого Авикта, не имею представления, кем стану до наступления завтрашнего дня. И поэтому я торопливо пишу этот рассказ при свете тусклых серебряных ламп в мраморном дворце моего учителя, что стоит у шумного моря, нанося письмена магическими чернилами на бесценной древней коже дракона. Закончив, я вложу листки в цилиндр из желтой меди, запечатаю его и выкину из высокого окна в море, если только тот, в кого я превращусь, случайно не уничтожит рукопись. Может быть, моряки из Лефары, идя в Умб и Пнеор на высоких триремах, найдут сосуд, а может, его выловят рыбаки своими сетями. Тогда, прочитав мой рассказ, люди узнают правду и примут меры предосторожности, чтобы ни один человек не ступил на порог дома Авикта, ставшего пристанищем демонов.

В течение шести лет я жил вместе с престарелым учителем, забыв об удовольствиях молодости и полностью посвятив себя изучению магии. Проникнув намного глубже, чем кто-либо до нас, в запретные знания, мы вызывали обитателей страшных бездн космоса. Никто из людей не отваживался беспокоить нас среди пустынных, обдуваемых ветром скал, зато немало безымянных посетителей приходили к нам из отдаленных закоулков времени и пространства.

Мы жили в неприступном дворце, белом, словно мраморная гробница. Далеко внизу северное море то неутомимо ревело, пытаясь взобраться на голые черные скалы, то, отступая, шептало, будто армия поверженных демонов. Как пустая могила, дом всегда был полон печальными отзвуками несмолкаемого прибоя. Неутомимые ветра, носясь вокруг высоких башен, завывали в мрачном гневе, не в силах повергнуть каменных гигантов. Со стороны моря дворец словно вырастал из отвесной скалы, с других трех его окружали узкие уступы, поросшие искривленными карликовыми кедрами, гнущимися под порывами ветра. Огромные мраморные чудовища охраняли главный вход, и мраморные кариатиды, обратив лица к прибою, поддерживали портики. По всему дворцу, в покоях и коридорах стояли огромные статуи и мумии. Но, кроме них и призраков, призываемых нами из бездны, никого не было рядом с нами. Хотя ожившие мертвецы и привидения служили нам, выполняя все необходимое для наших повседневных нужд.

Не без страха (ведь человек смертен) я, новичок, впервые увидел ужасные лики тех, кто подчинялся Авикту. С содроганием я смотрел на уродливых черных неземных тварей, появившихся из клубов дыма от жаровен, не в силах сдержать вскрик ужаса при виде серых чудовищ, огромных, бесформенных, толпившихся в немой угрозе за семицветным кругом, в центре которого мы стояли. Не без отвращения я пил вино, которое мне наливали трупы, и ел хлеб, испеченный призраками. Но привычка притупила удивление перед чуждым и неведомым, уничтожила страх, и через некоторое время я вполне уверился, что Авикт, знаток всех магических формул и заклинаний, обладает непогрешимым могуществом и может прогнать любую из призываемых им тварей.

И для самого Авикта – и для меня – лучше было бы, если бы он ограничился магическим знанием, сохраненным чародеями Атлантиды, Тула или Му. Ведь руны в книгах Тула, написанные кровью дракона на страницах из слоновой кости, позволяли призывать демонов с пятой и седьмой планет, если произнести их вслух в час, когда те появлялись на небосклоне, а чародеи Му оставили запись о ритуале, позволявшем открыть двери далекого будущего. И наши предки, атланты, знали дорогу между атомами и путь к звездам. Но Авикт жаждал более темного знания, большей власти… И на третьем году моего ученичества в его руки попала блестящая, как зеркало, табличка, оставленная вымершим народом змеелюдей.

В определенные часы, когда море уходило от крутых утесов, мы имели обыкновение, спустившись по потайным ступеням, бродить по полукруглой полосе берега за скалистым выступом, на вершине которого стоял дом Авикта. Там, на сером мокром песке, обнаженном отливом, море оставляло поднятые ураганами из его безмолвных глубин странные дары чужих берегов. Мы находили там пурпурные и кроваво-красные завитки огромных раковин, грубые обломки серой амбры и белые веточки вечно цветущих кораллов, а однажды даже натолкнулись на варварскую статую из позеленевшей меди, украшавшую некогда нос галеры с далеких северных островов…

Бушевавший накануне сильный шторм, всколыхнул, должно быть, море до самых глубин. Но к утру буря стихла, и в тот роковой для нас день безоблачное небо мирно голубело над нами и дьявольские ветра на время оставили в покое черные скалы и глубокие ущелья. Море тихо шелестело, словно шелковые платья бегущих по песку девушек. Когда волны отступили, мы заметили в клубке красно-коричневых водорослей ослепительно сверкающий предмет.

Подбежав, я вытащил его из водорослей и отнес Авикту.

Это была табличка из какого-то неизвестного нам металла, похожего на нержавеющее железо, но более тяжелого. Она имела форму треугольника, в основании размером чуть шире человеческого сердца. С одной стороны она была совершенно гладкая, как зеркало, с другой табличка была покрыта рядами непонятных знаков, глубоко выгравированных в металле, словно под действием едкой кислоты. И эти знаки не походили ни на иероглифы, ни на буквы какого-либо известного мне или учителю языка.

Мы не имели представления о происхождении и возрасте этой таблички. Наша эрудиция в этом случае потерпела поражение. В течение многих дней мы изучали знаки и не могли прийти к единому мнению об их значении. Ночь за ночью, в высоком покое, закрытом от неутомимых ветров, мы размышляли при свете серебряных светильников над ослепительно сверкавшим треугольником. Авикт предполагал, что в непонятных изогнутых знаках скрыто редкой ценности знание, какая-то тайна неземной или древней магии. И поскольку наши изыскания не увенчались успехом, он обратился к колдовству и некромантии. Но поначалу, из всех дьяволов и духов, которые отвечали на наши вопросы, ни один не смог поведать ничего, касающегося таблички. Любой другой отчаялся бы, но не Авикт… лучше бы он не упорствовал в расшифровке этой надписи.

Проходили месяцы и годы, море медленно грохотало у темных утесов, и ветра безудержно завывали среди белых башен. А мы все продолжали наши исследования и все дальше заходили в беспросветное царство космоса и духа, пытаясь раскрыть, возможно, самую глубокую из множества тайн вселенной. И Авикт продолжал размышлять о непонятном даре моря или спрашивал вызываемых духов о значении тайных надписей.

Наконец, использовав случайную формулу в очередном эксперименте, он вызвал смутный, едва различимый дух чародея из доисторических времен. И призрак свистящим шепотом странной, давно забытой речи поведал нам, что письмена на табличке принадлежат языку змеелюдей, чей первобытный континент погрузился в морскую пучину за много эпох до того, как Гипербо-рея поднялась из ее глубин. Но призрак ничего не смог рассказать нам о значении знаков, потому что даже в его время о змеелюдях повествовали лишь сомнительные легенды, а их глубокое знание и колдовство были навсегда утрачены.