Брак с Медузой - Теодор Гамильтон Старджон Страница 16

По сравнению с прочими людьми в данной ситуации Дин имел весьма важное преимущество: сомнения в здравии собственного рассудка не могли прийти ему в голову. Нагнувшись, он поднял одну из малышек, но не успел распрямиться, как девочка исчезла прямо из его рук.

Другая оставалась на месте. Обворожительно улыбнувшись, она запустила зубы в новую морковку.

Дин спросил ее:

– Что делаешь?

Голос его был неверен и груб, как у глухонемого. Это испугало ребенка. Девочка перестала есть и с открытым ртом уставилась на него. Открытый рот ее был полон жеваной морковки, отчего малышка сделалась похожей на пузатую печурку с открытой дверцей.

Дин опустился на колени, не зная, почему он настолько осторожен. Девочка глядела ему прямо в глаза, в те самые глаза, что некогда приказали человеку убить себя, те самые, что много раз безмолвно заставляли встречных кормить его. Он не чувствовал ни гнева, ни страха, им владело только одно желание – чтобы она посидела на месте.

Наконец он потянулся к ней. Девочка шумно вздохнула, обдав его лицо брызгами слюны и частичками морковки, и тут же исчезла.

Дин был переполнен удивлением – чувством, совершенно чужим ему, так как его вообще редко интересовало что-либо, а тем более в такой степени, чтобы удивить. Но еще более странным было то, что удивление это оказалось почтительным. Поднявшись, он припал спиной к бревенчатой стене и поискал их взглядом. Теперь девочки стояли рядом, держались за руки и смотрели на него, словно оцепенев, как бы ожидая, что он сделает что-нибудь еще.

Однажды, годы назад, он догнал оленя. Однажды, потянувшись, он словил птицу на верхушке дерева. Однажды поймал форель в реке.

Однажды.

Дин просто был устроен так, что не мог гоняться за тем, что по своему опыту поймать не мог. Нагнувшись, он поднял на плечо свою каменную плиту, уперся в задвижку, на которую закрывал дверь, плечом отодвинул ее и вошел внутрь.

Опустив плиту возле огня, он замел на нее рдеющие угольки, положил на них дрова, раздул огонь, положил на зеленую перекладину и подвесил к ней жестяной котелок. И все это время из дверного проема за ним наблюдали две пары глаз на черных мордашках. Дин не обращал на них внимания.

Освежеванный кролик висел на крюке возле дымохода. Дин снял его, оборвал четыре ноги, переломил хребет и бросил все в котелок. Достал из ниши в стене несколько картофелин и крупных зерен каменной соли, которая немедленно отправилась в котелок вместе с картофелинами, разрезанными им пополам о лезвие топора. Потом протянул руку за морковью. Однако ее не оказалось на месте.

Дин повернулся и, хмурясь, посмотрел в сторону двери, Две головенки немедленно исчезли из вида. Из-за двери послышалось тоненькое хихиканье.

Дин оставил котелок на огне на час, а сам в это время старательно точил топор и вязал метлу, как у миссис Продд. Тем временем буквально по доле дюйма обе его гостьи продвигались к очагу. Взгляды их были прикованы к котелку, а по подбородкам уже текли слюнки.

Он занимался своими делами, не обращая внимания на них. Когда он приближался к ним, обе отступали, а когда пересекал свою хижину, входили снова, опять же продвигаясь по чуть-чуть, по доле дюйма. Вскоре оказалось, что отступают они совсем на немного, а вот приближаются полными шагами, и наконец Дин получил возможность захлопнуть дверь – что он и сделал.

Во внезапно наступившей темноте бульканье в котелке и легкое шипение пламени вдруг сделались очень громкими. Других звуков не было слышно. Привалившись спиной к двери, Дин крепко зажмурил глаза, чтобы они скорее привыкли к темноте. А когда он открыл их, оказалось что лучей, пробивавшихся сквозь вентиляционные щели, и отсветов очага вполне достаточно для того, чтобы видеть все, находящееся в помещении.

Малышек в нем не было.

Заложив внутреннюю задвижку, он неторопливо обошел свой дом. Никого.

Потом он осторожно приоткрыл дверь, распахнул ее настежь. Снаружи тоже никого.

Он пожал плечами, закусил нижнюю губу и пожалел о том, что не взял побольше морковок. А потом отставил котелок в сторону стыть, так чтобы можно было приступить к еде, и стал заканчивать с процессом заточки топора.

Наконец он начал есть. И уже готов был облизать на десерт кончики своих пальцев, когда резкий стук в дверь заставил его буквально подскочить на месте, настолько неожиданным был здесь подобный звук.

В дверном проеме стояла девочка в платьице из шотландки. Волосы причесаны, лицо умыто. С изящной непринужденностью она держала в руках предмет, издали казавшийся дамской сумочкой, но, приглядевшись, в нем нетрудно было признать тиковый ящичек из-под сигарет, к которому четырехдюймовыми гвоздями вместо ручки была приколочена тесемка.

– Добрый вечер, – вежливо проговорила она, – я проходила мимо и решила заглянуть. Значит, вы дома?

Юная, но вконец обнищавшая светская дама, пытающаяся прокормиться визитами, казалась чистой пародией, впрочем, абсолютно непонятной для Дина. И он продолжил облизывать пальцы, не отводя глаз от лица девочки. За ее спиной из-за краешка двери вдруг вынырнули головки обеих темнокожих девчушек.

Ноздри и глаза девочки были обращены к горшку с варевом. Она буквально пожирала его глазами. Потом вдруг зевнула и самым благовоспитанным тоном промолвила:

– Прошу прощения.

А затем откинула крышку ящика для сигарет, достала из него белую тряпочку, быстро сложила ее, но все же не настолько, чтобы нельзя было понять, что это мужской носок, и промокнула ею губы.

Встав с места, Дин поднял полено, осторожно уложил его в очаг и вновь сел. Девочка сделала шаг вперед. Две другие последовали за нею и парой оловянных солдатиков на карауле замерли возле двери. Их лица выражали ожидание. Теперь девочки были одеты. На одной были полотняные дамские штанишки, каких свет не видел с тех пор, когда у автомобилей не было баранки. Они доходили ей до подмышек и удерживались в таком положении парой коротких полосок из того же самого мохнатого шнурка, продетыми на уровне груди в дырки и заменявшими собой помочи. На второй красовался тяжелый шерстяной фартук, во всяком случае, верхняя треть его, обрезанная на уровне лодыжек неровной и растрепанной бахромой.

В точной манере дамы, шествующей через комнату к коробке с конфетами, белая девочка приблизилась к котелку и, бросив Дину крохотную улыбку, спросила, потупив глаза и протянув к котелку большой и указательный пальцы:

– Можно мне попробовать?..

Выпрямив ногу, Дин подгреб котелок поближе к себе. Поставил сбоку, подальше от девочки, и устремил на нее остановившийся взгляд.

– Ты – вонючий сукин сын, – процитировала кого-то девчонка.

Дину эти слова тоже ничего не говорили. Прежде чем он научился обращать внимание на подобные слова, они не имели для него ни малейшего смысла. Ну а после ему не приходилось их слышать. Он пустыми глазами смотрел на девочку, не забывая придерживать котелок.