Маленький ныряльщик - Сергей Калашников Страница 16

Медленно продуваюсь. Плавными движениями открываю люк. Торопиться нельзя, но и медлить опасно. Через сопло в камеру сгорания сейчас проникает вода. Самоходная мина тяжелеет и тянет нос лодки вниз. В принципе, взрыватель может прийти в действие даже от наклона.

Вот я и снаружи. В одних шортах под осенним дождем. Вскрывать мину и не пытаюсь – она заколочена гвоздями, а оторвать доски и ничего не стряхнуть – этого, наверное, никому не дано. Осматриваю трубки, сквозь которые проходят жерди-стабилизаторы. В верхних все в порядке, а вот в правой нижней нащупывается что-то постороннее. Вынимаю – обломок стебля тростника. Ну, гадский же папа! Погибнуть из-за такого пустяка было бы обидно.

Хм. Торпеда отделилась. Выскользнула под действием собственного веса – ведь в трубках она решительно ничем не закреплена. Видны редкие пузырьки воздуха, выходящие из сопла, но любоваться ими мне некогда. Скорее в лодку и самый малый назад, чтобы не толкнуть ненароком жерди-стабилизаторы. Вот. Отъехал. Теперь и рубочный люк можно закрыть.

С полчаса просто сидел, дыша наружным воздухом. Ясное дело, как следует удалившись от опасной соседки. Мне о многом надо было хорошенько подумать. Прежде всего, о простоте решений, с которой я явно переборщил. А потом за моей спиной бабахнуло – торпеда самоликвидировалась. Сам не понял почему. Не смотрел в этот момент в ту сторону.

Домой возвращался с продутыми цистернами и вентиляцией наружным воздухом. Понял, что для обеспечения его поступления в кабину нужно тоже ставить насос вроде ручного меха – самотеком дело идет неважно. Открывать люк на ходу нельзя – до воды от него чуть больше десяти сантиметров. Я обычно сначала кладу нос на дно у берега и только после этого вылезаю. А в море занимать место в лодке можно, исключительно тогда, когда она находится на палубе корабля обеспечения. И уж только потом следует спускать ее на воду.

Иными словами, садиться в плавающего на морском волнении «ныряльщика» – рискованно. Его открытую горловину захлестнет даже самая ничтожная волна.

* * *

Прогнал обуявшую меня в последнее время лень и принялся устранять выявленные недостатки. Прежде всего, позаботился о том, чтобы горизонтальные рули торпеды до ее старта оставались неподвижными в нейтральном положении. Крепление снаряда к лодке тоже изменил – поставил на носу замок с приводом изнутри. Не рассыплюсь, если после удара по капсюлю поверну еще один рычаг. Зато теперь мне доступен и задний ход – снаряд не оторвется. И то, ради чего произведена вся эта революция – трубки, больше не охватывают жерди-стабилизаторы. Я их концы с задних торцов накалываю на подпружиненные вилочки, чтобы не телепались на ходу.

Реактивная струя во время хоровода смерти, что я водил на озере, заметно подгрызла форштевень и прилегающие к нему участки обшивки. Пришлось чинить и обшивать листом меди. Словом, совладал с разгильдяйством, обуявшим меня в последнее время оттого, что многое удалось, и стал въедливым вплоть до мелочей.

* * *

Как вы поняли, закончилось лето и в гимназии возобновились занятия. Я вернулся к работе и первую половину дня был занят отнюдь не техническим творчеством. Стрельбы вообще приходилось проводить в выходные. Пару раз сходил на то же озеро и в первый раз промазал – опять со ста метров пальнул, но торпеда мимо прошла. До берега не добралась, остановилась и самоликвидировалась.

Со второй попытки попал. Аккурат через неделю. На этот раз стрелял с пятидесяти метров. Крепко меня тряхнуло, хотя я и отползал задним ходом. После этого у меня больше не было ни мишени, ни ракетного пороха, ни динамита. Вот и всё. Решена задачка. Оставалось почитывать газеты и, если Степан Осипович не пригласит меня на войну, отправиться туда лично.

Кстати, к этому моменту с финансами у меня дела обстояли плачевно. Пожертвований на подводное плавание давненько не случалось, а жалованье учителя быстро расходуется при постоянных расходах на оплату заказов то на одни финтифюшки, то на другие. Тем более что никто среди горожан больше никаких скидок мне не делал.

К затее моей все привыкли, и мода на потаенное судно прошла. Чудак-изобретатель сделался частью местной жизни, понятной и давно всем знакомой достопримечательностью. Дела кабацкие у моих хозяев шли ровно и о «ликвидации бизнеса» речи не шло. Макар продолжал считать, что тому причиной небольшие оригинальности в меню и необычный репертуар музыкантов, и продолжал относиться ко мне как к родственнику, присутствие которого весьма пользительно.

К слову, отношения у нас действительно сложились теплые. Я ведь, если меня о чем-то не спросят, крайне редко открываю рот. Говорю «здрасьте» и «спасибо» и не забываю отпустить краткий одобрительный эпитет, если кто чем похвастается. Ну а когда помочь нужно – тут уж без спросу действую. Так что и стол, и дом мне решительно ничего не стоят.

Едва река покрылась льдом, лодку затащили обратно в мастерскую. Я приводил ее в порядок – в основном это касалось внешних поверхностей. Зашкурил повреждения, заново покрыл размягченным в бензине битумом, осмотрел все «механизмы». Редукторы из шестерней от дрелей меня больше всего беспокоили, их и сменил на более прочные, присланные все тем же Степаном Осиповичем, а то износ зубьев стал уже заметным. Устроил ревизию подшипникам. Все они построены на скольжении, так что изнашиваются. А послужить им пришлось изрядно.

Закончив с лодкой, принялся за изготовление торпед. Как раз выдали жалованье и стало возможно заказать детали для автоматов глубины – не все я своими руками умею делать. Пришло письмо от Степана Осиповича, но не из Питера, как раньше, а из Севастополя. Перевели его на новое место уже с месяц как, поэтому, будучи в хлопотах, не мог он ответить на мои письма, где я ему регулярно отписывал про свои достижения и неудачи.

Все в жизни было тихо, и я наслаждался покоем провинциального городка. Если память мне не изменяет, для этой эпохи характерен обычай не начинать войн зимой. Так что на спокойные новогодние праздники и масленицу я рассчитывал. А уж что дальше случится и в каких датах – хоть убейте, не помню. А только с приходом тепла – по зову ли Степана Осиповича, по собственной ли воле – мне придется отсюда уехать. Как? Там видно будет.