Кровь за кровь - Райан Гродин Страница 15

Феликс не смог поднять ко рту стакан воды, принесённый Носом Картошкой, вместо этого он вылил её на сломанные пальцы. Жалкая попытка отмыть их. Его левая рука, всё ещё прикованная к кровати, неровными толчками выплеснула жидкость на раны. У Феликса не было тряпки, только край формы Гитлерюгенд, чтобы подсушить кровавое месиво. Он даже не понимал, почему беспокоится из-за этого.

Штандартенфюрера СС не было уже гораздо больше времени, чем занимает обычный телефонный звонок. Когда военный наконец-то вернулся, Феликс сидел, опершись о каркас кровати и плотно прижав руку к форме. Но Баш, кажется, не собирался ломать ему оставшиеся пальцы. Не приказал Носу Картошкой приготовить сапоги для ударов. Вместо этого он принялся мерить комнату шагами, наступая в кровавую лужу на полу.

– Я воодушевлён вашим недавним сотрудничеством, господин Вольф. Ваша информация касаемо отличительных знаков девушки уже принесла пользу.

– Вы… вы её поймали. – Феликса замутило. То ли от осознания случившегося, то ли от непрекращающейся боли, прокатывающейся по сухожилиям, то ли от запаха дыма, исходящего от формы штандартенфюрера. (От каждого пункта хотелось избавиться от содержимого желудка). – Как?

– Девчонка оказалась более сентиментальна, чем среднестатистический убийца. Это сработало не в её пользу.

Но… если девушка у них, нет нужды задавать опросы Феликсу. Что Баш здесь делает?

Позвоночник Феликса, казалось, переломился через столбик кровати, словно Нос Картошкой своими пинками и его вывел из строя. Феликс наблюдал за сапогами Баша внимательней, чем за раздувшей капюшон коброй, пока они хлюпали взад и вперёд по комнате. Поднимали ужасный, болезненный, горелый аромат…

– Девчонка – не единственная, кого мы поймали, – Баш остановился у прикроватного столика. Рука его потянулась к дисковому телефону – подняла трубку, набрала серию цифр.

О чём говорит штандартенфюрер? Феликса сильнее затошнило, когда офицер пробормотал в трубку: «Вы связались с Франкфуртом? Хорошо. Переключите их на линию».

Франкфурт. Дом. О Боже…

Баш перенёс телефон ближе, насколько позволила длина шнура, и прижал трубку – со всей силы – к уху Феликса. Сначала не было ничего, кроме тишины с помехами, а потом: «Феликс? Это ты?»

– Папа? – Да, это голос отца. Хриплый баритон, подчёркнутый возрастом и артритной болью, слабо раздавался через десятки тысяч километров. – Папа, где вы? Где мама?

Звук плача, высокий и прерывистый, стал ему ответом.

– В дом ворвались люди. Гестапо. Они забрали нас… Я не знаю, где мы. Ты ранен? Где твоя сестра? Что случилось на…

Палец Баша нажал на переключатель. Тишина оборвала голос отца.

Гестапо. Родителей задержало Гестапо. Это был один из худших кошмаров Феликса. Всего несколько часов назад он озвучил его в этой самой комнате девушке, которая не была его сестрой: «Если тебе удастся задуманное, что, по твоему мнению, Гестапо сделает с мамой и папой? Ты уничтожишь их…»

Но девушке было плевать на Вольфов, не так ли?

– Вы выдающийся человек, господин Вольф. Не многие братья проделали бы такой путь ради сестры. Двадцать тысяч километров, сломанные пальцы… – Штандартенфюрер окинул взглядом заляпанную кровью форму Феликса. – Очевидно, вы дорожите семьёй. Скажите, как далеко вы готовы зайти, чтобы уберечь родителей от беды?

Сердце Феликса дрогнуло, отбивая взволнованный ритм по крышке часов Мартина в нагрудном кармане.

– Я готов на всё, – серьёзно сказал он.

– Я так и думал, – отозвался Баш. – Ситуация изменилась. Девушка, выдававшая себя за вашу сестру, была лишь маленьким кусочком большого плана. Отечество в опасности. Пока мы говорим, в Германии происходит путч.

Революция? В Германии? Это невозможно, не с тем влиянием, которое имеют национал-социалисты. Раз в несколько лет на внешних территориях поднимались восстания – бунты в шахтовых лагерях, на нефтяных месторождениях, – но новости о них редко достигали экранов «Рейхссендера» прежде, чем восстания подавлялись. Вычищались с безжалостностью, с какой удаляют нерв из зуба: быстро, жестоко, болезненно.

Собрать силы, достаточные, чтобы напасть на самое сердце Рейха? Это уже не больной зуб. Это долгие годы гниения изнутри.

– Некоторые генералы воспользовались мнимой кончиной фюрера, чтобы обманом заставить свои подразделения Вермахта захватить столицу. Они арестовывают главных должностных лиц национал-социалистов. Попытка свержения правительства представляется весьма хорошо организованной. Они бы даже могли в этом преуспеть, если бы в их плане не было одного ключевого недостатка. – Баш замолчал, взглядом разбирая Феликса по кусочкам: загорелые руки, очень светлые волосы, сломанная переносица. – Сколько вам лет, господин Вольф?

– Семнадцать.

– Так молоды, – неодобрительно протянул офицер. – Слишком молоды, чтобы помнить… Много лет назад, во время войны, был похожий случай. Фюрера предали доверенные люди, которые запланировали убить его и захватить власть. Они тайно пронесли бомбу в «Вольфсшанце», штаб-квартиру Гитлера. Когда бомба взорвалась, предатели использовали смерть фюрера в качестве предлога, чтобы установить власть над Берлином. Но Гитлер пережил взрыв. Сопротивление было быстро подавлено, заговорщики арестованы и подвергнуты пыткам. Они выдали имена других заговорщиков, что привело к новым арестам и новым пыткам… Можете угадать, господин Вольф, сколько человек было казнено после этого инцидента?

Феликс понятия не имел.

– Три сотни?

– Пять тысяч. Пять тысяч предателей было уничтожено. И вот к чему мы пришли, почти двенадцать лет спустя, очередной путч. Очевидно, корни восстания, которые мы пытались вырвать окончательно, всё же сохранились. Пустили ростки… – Баш задумался, покачал головой. – На этот раз нужно действовать иначе. Сопротивление необходимо уничтожить полностью, искоренить всех вовлечённых. Вы, господин Вольф, нам поможете.

– Но я ничего не знаю. Даже когда я думал, что это Адель… она ничего не рассказывала. Я до середины гонки даже не знал, что Ада – вернее, эта девушка – связана с Сопротивлением. – Было больно думать о тех разговорах теперь, когда Феликс знал, что за ними таится: ложь, ложь и ничего, кроме лжи. Всё в девушке – внешность и чувства, правильное и неправильное – было лишь искусно выполненной миссией.