Железная ярость - Крис Райт Страница 15

— Ты вообще когда-нибудь бывал там, внизу? — спросила она, с вызовом глядя на Мариво. — Респираторы? Да они засорятся еще до того, как мы пройдем половину пути. Вот почему были построены эти переходные трубы. И именно поэтому ульи строго изолированы — если эта дрянь просочится внутрь…

Мариво принял обратно магнокль.

— Святой Трон, ты вообще когда-нибудь бываешь в духе? — спросил солдат, одевая крышки на линзы и убирая прибор в сумку.

— Не тогда, когда ты рядом.

— Насчет этого у тебя нет выбора.

— Не напоминай.

Хади оттолкнулась от перил и уперлась спиной в ближайшую стену. Мариво же остался в прежнем положении, вытянув голову над пропастью, шатаясь под порывами ветра.

— Вот что он имел в виду, — проговорил он самому себе, словно прорабатывая план. — Мы пойдем через пустошь, потому что они не ожидают этого. Войдем, установим заряды, уйдем.

Хади слушала его речь. Слова Мариво сквозили чуть ли не мальчишеским энтузиазмом. Да и со своей по-военному короткой прической и чисто выбритым подбородком выглядел он как-то чересчур опрятно.

— Согласна, — саркастически буркнула она. — Очень просто.

Мариво бросил на нее сердитый взгляд.

— Да, так и есть, — резко бросил он. — И я знаю, как нам это провернуть.

Девушка проковыляла к ведущим с площадки дверям, пытаясь скрыть дрожь в руках.

— Там, внизу, мы все умрем, — добавила она, не желая встречаться с мужчиной глазами. — Все они — натренированные убийцы, а некоторые… и того хуже.

Мариво рванулся ей навстречу и схватился за ручку двери, не давая Хади ее открыть.

— Среди нас тоже есть натренированные убийцы, — тихо сказал он. — Мне казалось, с этим ты спорить не будешь.

— Просто открой дверь, — сказала Хади.

Мариво держал свою руку еще несколько секунд, а затем опустил ее, разочарованно покачав головой.

Хади тогда чуть не проговорилась ему. Она едва не стала извиняться, объяснять, как ей делается плохо под открытым небом, едва не поведала, сколько противоречий привнесла в ее жизнь эта война, едва не призналась, что ей до чертиков страшно, несмотря на внешнее показушное бахвальство.

Но Мариво не слушал. Он вернулся обратно к перилам и принялся делать подсчеты для будущего рейда.

Хади оставила его там и скрылась в открытом проеме, ведущем обратно в тесные, смрадные и душные туннели улья.

Телак склонился над операционным столом в апотекарионе, аккуратно снимая серебряным скальпелем лоскуты плоти мутанта. Дисплей шлема, заполненный медицинскими рунами, фокусировал изображение на различных участках, автоматически фиксируя важные детали.

На мгновение библиарий замер, рассматривая раздувшиеся клетки тела чудовища, сросшиеся в один бесформенный нервный узел. Даже спустя много часов после гибели существа эта каша из мембран и почти засохшей полостной жидкости все еще сохраняла признаки низкоуровневого метаболизма.

Телак ощутил, что его концентрация слабеет. Он отложил в сторону скальпель и выпрямился. Покрутил плечами, почувствовав при этом сопротивление доспеха. Иногда броня казалась ему второй кожей, но временами она превращалась в тяжелую ношу.

Он подумал о том, чтобы снять ее. Это позволило бы его рукам действовать без посреднического взаимодействия с нервно-мускульным интерфейсом доспеха, но сама процедура заняла бы время и отвлекла его от работы.

Телак помнил тот день, когда он впервые облачился в силовой доспех. Тогда, более двух столетий назад, он был всего лишь неопытным неофитом, за плечами которого лежал только стандартный срок службы в отделении скаутов Раукаана. В тот день гордость переполняла его.

Шли долгие годы, и со временем все большая часть его плоти удалялась и заменялась аугументикой. «Зуд» — так он это назвал — стойкое, непроходящее желание избавиться от немощной органики и заменить ее механическими компонентами.

Подобные аугментации делали его лучше. Благодаря им он становился быстрее, сильнее и намного выносливее. Он не знал усталости и стойко переносил боль.

Но они же стирали границы между его собственным телом и доспехом, в который оно было заковано. Некоторые элементы брони уже было трудно снять без помощи Железного Отца, потому делал это он очень редко.

Библиарий представлял себе то время, когда он и его доспех станут едины. Время, когда сама мысль о снятии брони станет такой же нелепой, как сдирание кожи, в которой он родился. Практически все естественные функции его тела уже атрофировались, вытесненные сложными механизмами из керамики, металлов и пластика.

Телак подозревал, что Раут навеки заперт внутри своего терминаторского доспеха, слитый с ним так же безупречно, как сердце с кровеносной системой. То же определенно касалось и Железных Отцов клана, и многих сержантов.

Крылось ли в этом что-то дурное? Разве не было это логическим следствием из верования его ордена?

Возможно, когда-нибудь настанет день, когда он примет это. Но сейчас, стоя в одиночестве посреди апотекариона командного комплекса на Шардене и взирая на отрубленную и вскрытую голову мертвого мутанта перед собой, Телак не мог до конца в это поверить.

«Вы облачаете себя прокаженной плотью, — задумался он, глядя на безглазый кусок холодного мяса на столе. — Мы же отвергаем ее. И кто же из нас больше страдает от этого?»

— Телак?

Библиарий вернулся обратно в реальность, моментально осознав всю неуместность и недостойность подобных мыслей. Похоже, выглядел он куда более уставшим, нежели убеждал себя.

Прежде чем повернуться к Рауту, библиарий замер на несколько мгновений, чтобы успокоить свой дух. Рядом с командиром стоял и Железный Отец Кхатир, который принес эту отделенную от тела голову для изучения.

— Ты в порядке? — спросил Раут.

— В полном, мой лорд, — ответил Телак, ощутив пощипывание в мышцах. — Я обдумывал происхождение мутанта.

Кхатир опустил взгляд на освежеванное лицо монстра. С его шлема несколькими неровными полосами слезла краска, словно кто-то обрызгал его кислотой.

— Мутации всегда имеют одно происхождение, — изрек он.

Телак почувствовал растущее внутри раздражение. Железные Отцы могли позволить себе роскошь видеть галактику инвариантной, разделенной лишь на черное и белое. Библиарии же, чьи души странствуют по варпу, познавая всю полноту его изменчивости, не имели права предаваться подобным иллюзиям.

— Изменения не простые, — сказал Телак, обращаясь к Рауту. — Материя практически полностью поражена порчей. Четко выражены следы превращения. Особь заражена уже много месяцев.

— Поточнее нельзя? — спросил Раут.

Телак ожидал этого вопроса. Всегда, всегда все упиралось в точность — такова была патология Раута, сродни зуду.