Военспец. Чужое лицо - Юрий Корчевский Страница 15

Для начала он попросил у Наума одежду похуже, поистрёпанней и такую же обувку.

– Похуже? – переспросил купец, полагая, что ослышался.

– Ну да. Такую, какую нищие да юродивые носят. Какую выкинуть не жаль.

– Тебе-то зачем? Али попрошайничать на паперти хочешь?

– Можно и так сказать.

Наум удивился:

– Странен ты зело. У тебя денег на избу хватит, пусть и не на каменную, а ты – попрошайничать… Полагаю – неспроста. Иль задумал чего?

– Задумал, но что – сказать не могу. Меньше знаешь – крепче спишь.

– Это верно. Пойдём в сарай. Там вроде тряпьё висело, если супружница не выбросила.

После долгих поисков они нашли драные штаны, истёртую до дыр на локтях рубаху и пыльный колпак на голову, а на ноги – поршни заячьи.

– В них в походе удобно, нога не устаёт, – виновато улыбнулся купец. – В городе по мостовой в них ходить опасно. Лошади гвозди из подков теряют, ногу пропороть можно.

– Сгодятся, попробую.

– Тогда я супружнице скажу, пусть постирает – пыльная одежонка-то.

– Ни в коем разе, мне такая нужна.

– Как хочешь, – пожал плечами купец. Но покрутил удивлённо головой.

С дальнего конца улицы донеслись вопли и стенания.

– Что случилось?

Купец обеспокоился, выскочил на улицу – на дальнем конце её собирался народ.

– Наум, это убитых обнаружили. Сходи, полюбопытствуй, поохай – соседа же убили. Порасспрашивай, посочувствуй. Распустились-де тати, никакой управы на них нет.

– Ну да, разумно. Вроде я и не знаю ничего.

Купец ушёл. Не было его довольно долго, а вернувшись, утирал настоящие слёзы:

– Ох, погубили душегубы соседей!

Однако, подойдя к Андрею, он вытер слёзы рукавом и улыбнулся:

– Бают, что хозяин с гостем напились да и подрались, не поделив чего-то.

И лукаво подмигнул Андрею. Ну артист! Ему бы в театре лицедействовать.

Наум вновь скорчил скорбную гримасу и вошёл в дом – известить о печальной новости домашних.

Утром Андрей направился к церкви на Болотной. Были храмы и ближе, но он опасался – могут местные увидеть, узнать. Ведь обычно посещают тот храм, который ближе. Бывают и исключения: храм какой-то особый, или священник нравится, либо церковный хор отменно хорош.

Сначала он стоял на паперти, вызывая неприязнь и даже ненавистные взгляды других попрошаек. А когда народ со службы выходить начал, заблажил:

– Ой, берегите свою душу, люди добрые! Угроза большая истинной вере грядёт! Царевич-то ненастоящий! С собой в Первопрестольную католиков проклятых привёл и в Кремле их до поры до времени укрывает! Видение мне было, звезда с неба упала. Большие потрясения народ наш горемычный ожидают. Звезда беду предвещает! Царевич-то на иноземке жениться схочет, а та веры латинянской. Ой, быть беде!

Народ слушал, ухмылялся. Но в колпак, лежащий у ног Андрея, монеты кидал.

Поскольку народ стал расходиться, Андрей монеты в тряпицу узелком связал и за пазуху сунул. Теперь до вечерней службы народу почти не будет. Он хотел пойти на торг, где скоморохи представление дают, там немного покричать, заронить в их души зерно сомнения. Юродивым часто верили больше, чем кому-либо – тем же князьям или боярам. Но едва он успел отойти от церкви на полсотни шагов, как его окружили попрошайки:

– Ты кто таков?

– Григорий.

– Шёл бы ты отсюда, Григорий, восвояси. Тут наше место.

– А мне тут нравится. – Андрей скорчил дебиловатую физиономию.

– Эй, придурок! Ежели не понял, проучим. Это мы на первый раз добрые.

Андрей заметил, что говорил в основном один. Как он понял, это был предводитель попрошаек, которые кормились у этой церкви.

– Ага, ага, понял. – Андрей улыбнулся, растянув рот едва не до ушей, и пустил слюну.

– Тьфу, едрит твою, малахольный!

Попрошайки сочли, что новичка предупредили, и стали расходиться.

Андрей постоял на месте, потоптался, а когда предводитель отошёл на приличное расстояние, двинулся за ним. Тот не оборачивался, свернув пару раз в переулки. Андрей догнал его в глухом месте, схватил за плечо и развернул лицом к себе:

– Ты, блоха навозная! Если ты ещё раз ко мне подойдёшь или людишек своих науськаешь – язык отрежу.

С этими словами Андрей приставил к горлу предводителя нож, который до того держал в рукаве.

Почувствовав холодок на шее, предводитель и рад был бы кивнуть, но боялся.

Андрей убрал нож и ласково улыбнулся:

– Я вам не мешаю, вы – мне. Понял?

– П… п… понял…

– Вот и молодец! От старости в своей постельке умрёшь, а не от ножа.

Андрей отступил на шаг и со всей силы пнул не ожидавшего удара предводителя по голени. Попрошайка взвыл от боли и согнулся. Удар по кости и в самом деле очень чувствительный, болит долго.

– Это чтобы до тебя быстрее дошло.

От боли попрошайка не мог ни вздохнуть, ни охнуть. На землю выпал узелок с монетами. Андрей нагнулся, поднял и развязал его.

– О! Тебе повезло сегодня! Не меньше рубля собрал, правда – медяками.

Предводитель с трудом разогнулся и с ненавистью посмотрел на Андрея.

– Отдай…

– Конечно! Я же не тать какой-нибудь. Держи! – Он вернул предводителю тряпицу с деньгами.

Другой на его месте деньги забрал бы. Среди нищих, попрошаек, гулящих девок, грабителей всех мастей и татей закон был один – кто сильнее, тот и прав. Сильный мог отобрать твою добычу, избить, унизить. Не нравится – отбери изъятое, сам избей или даже убей обидчика. Не можешь – смирись, молчи в тряпочку. Воистину – выживает сильнейший.

Попрошайка потому удивился несказанно – где это видано, чтобы деньги возвращали? Не в силах скрыть своего удивления, он теперь таращил глаза на Андрея – не готовит ли тот ещё какой-нибудь подвох.

– Деньги убери, не ровён час другие увидят.

Нищий завязал узелок и сунул его за пазуху.

– Ну что, урок понял?

Предводитель заискивающе улыбнулся и кивнул.

– Значит, мир. Вы меня не трогаете, я – вас. Ты не болей, я не сильно ударил.

Охота идти на торг пропала. Андрей свернул за угол, пересчитал деньги. Вышло без гривенника – рубль. Э, да попрошайки неплохо зарабатывают на милостыне. А ведь будет ещё вечерняя служба, когда народу в храм больше приходит. А на праздники вроде Пасхи даже скупые подают.