Против ветра! Андреевские флаги над Америкой. Русские против янки - Владимир Коваленко Страница 15

Для хлопкоочистительных машин вовсе не нужно столько железа, сколько тратили в мирное время. Она? Нет, ничегошеньки не понимает в механике! Просто перерыла архивы патентного бюро. То из дерева, это из дерева… И наплевать, что деревянные детали часто ломаются. Дерева у Конфедерации много, железо нужно па-а. Вот и все.

Ну… Еще у нее каллиграфический почерк и красивый слог. Может, поэтому мистер Мэллори, морской секретарь, некоторые письма адресует прямо ей — мисс ла Уэрта. Извиняется, что часть полученного от замены водяных колес на полностью деревянные железа отправил в Сельму и Ричмонд. Там тоже есть заводы! Это все очень лестно… только пальцы ломит и спину. Но самое страшное — чернила. Никакие нарукавники не спасают, а самое маленькое пятнышко на манжетах — это же пятно на репутации. Девушка, что не в состоянии позаботиться о собственном платье, — какая из нее выйдет хозяйка дома? Вот именно.

Еще — спать хочется. Особенно на проповедях. Они правильные, но такие длинные! Голос пастора колышется, убаюкивает…

Разве не для таких случаев существуют служанки? Но Эванджелина слишком добра. В старые, мирные времена давно бы пихнула юную мисс локтем в бок. Но — война, и красные глаза не у одного массы Хораса. Чего удумал — дочь в бумажный воз запрячь! Но плакать не о чем — другим девицам приходится едва не тяжелей. У мисс Берты хотя бы работа чистая. Этой леди не приходится помогать при перевязках и операциях в госпитале. Не приходится мотать бинты и щипать корпию. Не приходится стоять за ткацким станком. Сидит себе, перышком скребет. Но ни одна работница, тем более — богатая патриотка, не работает по шестнадцати часов в день. И есть почти перестала. Да ни негры на плантациях, ни работники на рудниках не прольют столько пота, сколько ее мисс Берта изводит чернил. А принесешь поесть — один ответ:

— Не буду… Не хочу. Некогда!

А если это дитё старую няньку не слушает, что толку жаловаться мистеру с миссис? Вот и корсет затягивает без ее помощи. Нечего утягивать и уминать! Приходится идти на хитрости. Вот самая простая: побольше патоки в ежевичный чай и рядом, на блюдце, оладушка. Или кусочек телятины. Мисс сначала смеялась:

— Это что, к чаю?

Пришлось напускать строгий вид.

— Настоящие леди пьют чай с шоколадом. А в этом доме больше не покупают привозной снеди… Или мисс велит купить бразильского шоколада? В порт только что вошел корабль массы Нормана.

— Вот уж нет! А мистер Портер опять полтрюма глупостей привез.

Это она еще ласково! Бывало, как начнет массу Нормана честить, так выходит, что Норман Сторм Порчер — нахал, повеса, пощечина общественному вкусу, и главное — не патриот! Ругает капитана, ругает, а сама улыбается. Нравится он мисс Берте, хотя и ниже ее на полголовы.

Что поделать — приличные джентльмены все в Виргинии, а этот совершает подвиги на глазах у всего города. Однажды среди бела дня прошел между двух кораблей блокады, вода вокруг так и кипела… Другой капитан спустил бы флаг и примирился с потерей корабля. А этот прорвался. Еще и сигнал вывесил: «Срочная доставка почты в Гавану!».

Во время бомбардировок он один выходил в море — прямо сквозь эскадру янки.

Ну, и как не таять девичьему сердечку?

— Он дурной человек. Зря вы с ним водитесь. Сами же говорите, что возит всякую дребедень.

— Да что же в нем дурного? Дуры те, кто все это расхватывают и сами на шею капитану вешаются. Так бы плакат и повесила — «Купила шляпку? Мужу не хватило хлороформа!» Ну и картинки: как она себя в зеркале целует, да как он в муках корчится.

— Сердитая вы! А что делать будете, как траур отходите? Старые платья ушивать? Вон как похудели.

Задумалась.

— Придумается. Чем ближе кость, тем слаще мясо, Эванджелина.

Когда жених был жив, это было бы: «Знаю, но не скажу!» или «Секрет!» А теперь у нее в голове: «Еженедельная плата на верфи должна быть увеличена на двадцать процентов в связи с переходом на двенадцатичасовой рабочий день, и составит шестнадцать тысяч семьсот двадцать долларов… Высвобожденная рабочая сила будет употреблена… что даст возможность направить в действующую армию…» Тьфу! Хотя, конечно, сельским господам, сколько ни хвались, без помощи городских не справиться с этими янки. В городе-то совсем иная хватка — что у джентльменов, что у голытьбы.

За спиной — возмущенный шепот:

— Спит!

— Ну и что? Джексон Каменная Стена тоже на проповедях спит…

Вот и последние слова преподобного. Лишь теперь Берта получает тычок в бок. Хлопает глазами. Но неизбежное «пожертвования» слышит. Ворчит, что завод национализирован, а жалованье отцу выплачивают бумагой. Но… это же раненым на лекарства. Приходится давать. Три квартала, и воздух скорее дымный, чем свежий, — но это вся прогулка.

На сегодня. А завтра и вовсе тяжелый день. Светский. Да, от особы в трауре никто не смеет требовать посещения ужинов и балов, но в Чарлстоне принят обычай званых деловых обедов. Дам приглашают редко. Так что карточки приходят на имя отца. Но ему, как всегда, некогда… Приходится идти самой. Умудряться совмещать несовместимое: быть любезной с нужными людьми, оставаясь образцом печали и траура. И запоминать, запоминать, запоминать — что спросить у отца или его инженеров. Значит, бумажную работу придется делать ночью. Право, проповеди лучше. За то, что не расслышала, о чем апостол Павел отписал коринфянам, никто не спросит. По крайней мере, на этом свете…

Обед с русскими моряками превратился в особняке Пикенсов в нечто вроде устойчивой традиции. Некоронованная царица Юга, жена бывшего посла в России, бывшего губернатора, первым отделившего штат от Союза. Та, чей портрет с прошлого декабря украшает сотенную купюру Конфедерации. Та, что на царские подарки одела и вооружила полк.

В конце концов, Люси Холкомб Пикенс действительно спасла русскую эскадру. И не собиралась позволить хоть кому-нибудь на Юге забыть, что молодая страна противостоит грозным противникам не в одиночку лишь благодаря ей.

Известие о появлении на внешнем рейде русских кораблей превратило «красу Юга» в подобие залетевшего в каземат ядра. Быстрая, непредсказуемая, неостановимая… А если на пути встает броня — раздается визг рикошета, не уменьшающий ни скорости, ни наносимых разрушений.

Вот комендант Чарлстона, генерал Пьер Густав Тутан Борегар. Что-то лопочет о недружественной политике России, необходимости получить указания из Ричмонда — разумеется, срочно, разумеется, телеграмма ушла… Это при том, что своевольный креол на ножах с президентом и прекрасно умеет не замечать приказов из столицы. В нем что, французская кровь вскипела? Не может простить русским двенадцатый год?

— И вы ответите за каждую каплю крови наших союзников, Пьер-Густав!

Генерал отчего-то не любит первое имя, даже бумаги все подписывает: «Г. Т. Борегар». Но что за беда человеку услышать неприятное обращение, когда там, в море, умирают люди.

Гром захлопнутой двери. Рикошет! Лошади еще не в мыле? Похоже, будут.