1919 - Игорь Николаев Страница 15

Но это был еще не венец сбережения солдата от убийственного огня неприятеля. В собственно окопе прорывались многочисленные ниши и штольни, зачастую многометровой длины, соединяющие оборонительные линии. Штольни были укреплены надежными деревянными рамами. Некоторые из этих подземных нор уходили вниз на двенадцать и более метров, а в других легко размещались даже танки и железные дороги узкой колеи, по которым к жаждущему фронту доставлялись снаряды и саперное имущество. Многочисленные ответвления вели к нейтральной полосе и вражеским позициям, эти кротовые норы использовались для вылазок, прослушивания и минных работ.

Подобно гигантской паутине, километры таких тщательно укрепленных ходов и переходов связывали между собой многочисленные опорные пункты, расположенные в шахматном порядке, находящиеся во взаимной поддержке и огневой связи. Блиндажи закапывались еще глубже, считалось нормальным, если подошва окопа находилась на уровне самого верхнего перекрытия блиндажа, защищенного слоями земли, балок, бетонных плит и камней, дополнительно залитых цементом. [39]

Работы по развитию и совершенствованию этого циклопического муравейника не прекращались ни на мгновение на протяжении всей войны. Немудрено, что к девятнадцатому году даже ближний тыл прифронтовой полосы выглядел так, будто хоть сейчас готов принять бой против марсианских захватчиков, описанных Уэллсом, со всем их устрашающим оружием. Или его же атомных бомб. [40]

И все-таки, думал Мартин, даже это безумной сложности и трудоемкости творение рук человеческих — человеком же и преодолевается. На каждый ход мастеров фортификации пытливый ум находил свой ответ и в первую очередь, разумеется — артиллерию. Невообразимый огневой смерч, извергаемый громадными стволами, срывал до основания любую фортификацию. Тонны лиддита в мгновение ока превращали блокгаузы из армированного бетона и стали в дымящиеся многометровые воронки. Танки и гусеничные транспортеры упорно ползли через сеть переходов и траншей в сопровождении пехоты, специально обученной штурму, вооруженной пулеметами, гранатами, огнеметами.

— Вот к чему бы полезному силы приложили, — вслух додумал Мартин окончание мысли.

— А? — невнятно отозвался Шейн. Говорить нормально ему мешала зажатая в зубах отвертка.

Блиндаж, в котором разместили штурмовой взвод «тоннельных кротов», располагался как раз во второй линии обороны, почти в тылу. Созерцание его обшитых деревом стен и подвигло австралийца на философские размышления о природе войны и приложении человеческой воли. Блиндаж был не только выкопан где-то поблизости от центра Земли, но и очень хорошо благоустроен. Тонкие перегородки делили его на каморки, в каждой из которых были двухэтажные нары на двоих и даже проведен электрический свет. Эти «отели влюбленных парочек» служили неиссякаемым источником для грубого солдатского юмора и подколок.

За минувшую неделю «кроты» как следует отоспались, настолько, что некоторые даже вставали раньше побудки. Как, скажем, Шейн. Американец, голый по пояс, сидел на ящике с консервированной ветчиной за хлипким столом, сколоченным из дверцы платяного шкафа, и увлеченно колдовал над десятком гильз от маузера. Расставленные ровными шеренгами, в свете лампочки они казались строем игрушечных солдатиков. Время от времени Даймант невнятно ругался и что-то злобно бормотал себе под нос.

— Че? — повторил Шейн и, выплюнув наконец отвертку, спросил уже нормально: — Чего сказал?

— Так, думаю вслух, — неопределенно отозвался австралиец, переходя из лежачего в сидячее положение. Нары протестующе заскрипели, но выдержали.

— Бывает, — заметил Шейн. — Ты не увлекайся, знал я одного парня с восточного побережья, тот сначала тоже говорил сам с собой, а затем заявил, что он сын сатаны, и тогда его свезли в бедлам.

— Не буду, — пообещал Мартин. — Это что у тебя? — Австралиец не договорил, но Шейн понял.

— Зажигалки. То есть будут зажигалки. Наверное…

По правде говоря, зажигалка у Шейна получилась только один раз, он подарил ее лейтенанту Дрегеру. Все остальные либо вообще отказывались работать, либо служили очень недолго, но янки упорно продолжал опыты.

— Настоящие сувениры с войны, места занимают немного, можно будет хорошо продать дома, на западе, [41]— важно сообщил Даймант.

— Хммм…

Питер хотел было заметить, что пока еще несколько преждевременно планировать собственное благополучие и грядущие доходы, но Шейн понял его по-своему.

— Надо же будет на что-то жить после войны, — с легкой горечью в голосе пояснил он. — Не зубы же у дохлых «колбасников» рвать…

Ни для кого не было секретом, что среди солдат была распространена практика вырывания у вражеских покойников золотых зубов. Это занятие не поощрялось, но и не сказать, чтобы решительно и повсеместно осуждалось. Иногда после боя, при свете свечи или масляной «коптилки», в окопах даже разворачивались целые диспуты на тему того, может ли честный солдат вознаградить себя за нечеловеческие испытания и лишения бошевским золотишком. Сам Мартин такой «заработок» считал позорным, и ему было приятно, что товарищ по оружию разделяет то же мнение.

— …Сувениры — тоже бизнес, не хуже других, — толковал меж тем Шейн. — В Америке у каждого должен быть бизнес, свое дело. Если у тебя есть дело, то в кармане звенят монеты, лакеи подносят на подносах сигары и каждая девчонка рада пройтись с тобой вечерком на танцы. Если же дела нет, то ты беден, ты хуже негра. Даже китаец, если у него есть свое дело, выше белого.

— И много хочешь заработать? — спросил огнеметчик.

— Да как получится… — с неожиданной печалью ответил Шейн. — Мне никогда особенно не везло в делах. Много чем занимался, вкладывался в разное — «деньги Дрейка» например, [42]даже в ваши золотые рудники, но всегда прогорал… Нет той главной жилки, от которой идет успех в деле. Но я все равно своего добьюсь!

Мартин навострил уши. Американец был ему по-настоящему интересен. Бриллиант являлся классическим янки, каким его представляли в мире, — грубовато-откровенный, не отягощенный образованием, но хитрый и сметливый. Шейн почти ничего не рассказывал о себе, поэтому внезапный порыв откровенности следовало осторожно раздуть.