Подручный смерти - Гордон Хафтон Страница 15

Смерть потер подбородок большим и указательным пальцами.

– Ты когда-нибудь задумывался над смыслом того, что делаешь?

– Нет, конечно. Я слишком занят для этого, – сказал Мор и нанес на мои щеки последний мазок румян.

Из парадного показался Глад с корзинкой, полной еды, и спустился по лестнице. В корзине находились фрукты, сырые цыплята, овощи, пара свиных отбивных и две бутылки воды. Мой желудок свело от голода.

– А для меня что-нибудь есть?

Глад с ужасом посмотрел в корзину, его водянистые рыбьи глаза вылезли из чешуйчатых лунок.

– Нет, – ответил он быстро. – Нет. Это модифицированная еда. Сильнейшее рвотное. Чем больше ешь, тем больше хочется, чем больше хочется, тем больше рвет. В итоге из тела выходит больше, чем заходит.

Я примолк. Мы неловко посмотрели друг на друга, затем Глад, пошатываясь, двинулся к своему черному «форду-фиесте». Поставил корзинку на задний бампер и покачал головой.

Смерть поинтересовался, у меня ли пакет, я ответил, что да. Мор повторил вопрос, я повторил ответ, после чего мы втроем забрались в «метро». Я сел на заднее сиденье. Машина сорвалась с места, взвизгнули шины, и раздалась мелкая галечная дробь. Смерть не глядя вылетел на боковую дорогу, с ревом понесся в гору и на 60 милях в час при положенных тридцати обогнал три машины. Мы помчались к городу на 80-ти, проскочили мимо трех сонных полисменов, затем Смерть резко затормозил и искусно припарковался у кафе, где стоянка была запрещена. От Агентства мы проехали не больше полумили.

Когда он вышел из машины, я спросил, почему он так неосторожно водит.

– Я бессмертен, – ответил Смерть.

* * *

С кафе «Иерихон» у меня связано много воспоминаний. Именно здесь после трех коротких лет закончилась моя первая любовь, и именно здесь происходили ключевые события всех отношений, которые я завязывал после своего срыва.

Они для меня всегда начинались из безопасного положения внутри панциря легкого юмора и светской беседы. Сидя за чашкой кофе, мы болтали о всяких пустяках – о чем угодно, только не о наших чувствах. Без эмоций нам ничто не угрожало. У нас было будущее.

Но эмоции нельзя долго сдерживать, и в наши разговоры просачивались капельки чувств, они превращались в струйки, а затем и в потоки. Так началась вторая стадия отношений – период риска. Мы начинали соревноваться, кто лучше выразит свою любовь и восхищение, использовали при этом все мыслимые и немыслимые слова, идеи, формулы, теории и понятия. Эти чувства были столь сильны, что любая мелочь в поведении партнера превозносилась до уровня смысла жизни – и смерти. Самые невообразимые фантазии становились проверкой нашей любви.

Но вскоре я чувствовал, что вне панциря уязвим. Понимал, что чем полнее раскрою свои чувства, тем больнее будет разрыв. Поэтому я быстро переходил в третью фазу – искал пути к отступлению. Пустяки начинали меня раздражать, фантазии мои становились чересчур требовательными, из речи исчезали добрые слова. Атмосфера наших отношений постепенно становилась затхлой, и я снова прятался в своей оболочке.

Так моя жизнь превратилась в повторяющийся кошмар.

Изнутри кафе оказалось, в основном, таким, каким я его запомнил. В узком пространстве вокруг барной стойки расположилось чуть больше десятка полированных деревянных столиков. Полумрак оттеняли встроенные в потолок маленькие яркие лампочки. На стенах висели картины местных живописцев. За столиком у окна я сидел, наверное, тысячу раз или больше. Два года перед смертью я заходил сюда каждый вечер после работы. Но сейчас меня, конечно, никто не узнал. Живые мертвых почти не замечают, а зомби привлекают внимание не больше, чем их собратья под землей. Мы ничего не делаем, ни к чему не стремимся, ни на что не влияем – поэтому нас благополучно игнорируют.

Смерть заказал кофе у стойки, и я представил, что на ней до сих пор остались отпечатки моих локтей.

– Кто-нибудь прихватил Жизненное Досье? – спросил он.

– Без него обойдемся, – заверил Мор. – Я его просмотрел на ночь. Подробности – вот тут, – он постучал пальцем по виску.

– Кто у нас сегодня?

– Пара. Он: двадцать лет, среднего роста, темные волосы, в очках. В общем, ботаник-псевдоинтеллектуал. Она: на год старше, ниже ростом, крашеная блондинка, по неведомой причине ловит каждое его слово. О вкусах данных нет… Болезнь вручается ему, он заражает ее, и они распространяют ее дальше. – Он улыбнулся. – Да, спасибо, я буду эспрессо.

Оба, как по сигналу дистанционного пульта, посмотрели на меня.

– Капуччино, – сказал я.

Я сам выбрал свой любимый столик. Напротив, храня полное молчание, сел Мор. Видимо, он о чем-то серьезно размышлял, пока Смерть дожидался кофе. На улице толпились люди, море мягких тел, хаотически движущихся, снующих, точно муравьи. Я смотрел на них, и меня охватила ностальгия. Страстно захотелось быть таким же здоровым и румяным, как они. Вспыхнуло воспоминание о новизне и свежести человеческого существования. Я завидовал их жизни, их целостности и даже смертности… Правда, ненадолго. Мои размышления прервал Мор.

– А знаешь, – начал он в своей обычной вкрадчивой манере, – тебе стоит работать в Отделе Болезней. Здесь всегда полно работы. Эпидемии, случайные заболевания, легкие недомогания. И приятно, что рабочую нагрузку можно планировать самому.

Он самодовольно улыбнулся.

– У нас самая высокая производительность. Конечно, некоторые имеют дело с индивидуальными случаями, – он небрежно махнул в сторону Смерти, – но при работе с болезнями карьерный рост гарантирован. Цифры говорят сами за себя.

В окно заглянул толстый бородатый мужчина и улыбнулся какой-то женщине. Зашел, сел и положил ей на плечо руку. Мор размахивал руками, все больше воодушевляясь:

– В нашем деле главное – это план. При минимальных затратах нужно добиться максимальной отдачи. Вот «черная смерть», к примеру. Вирус Pasturel'la pestis был сконструирован специально под блох, которые переносили его с континента на континент на спинках крыс. Хорошо придумано. Мы запустили его в Китае, сели поудобнее и принялись наблюдать за распространением. До Европы он дошел за год, – он поднял указательный палец, – и выкосил половину Англии. Через три столетия население Лондона не превышало трех четвертей прежней численности. Коэффициент смертности тогда составил 99,99%. Сейчас такое – редкая удача.

Женщина поцеловала бородатого и достала из сумки фотографию. На снимке двое детей купались в бассейне.

– Мы надеемся, что нынешняя серия будет так же эффективна. Болезнь нового типа. – Он резко засмеялся. – Шеф хочет бомбу замедленного действия под грядущее тысячелетие. Такие совпадения убеждают живцов в том, что в жизни есть нечто большее, чем сама жизнь.

Он накрыл мою руку ладонью. Она была мокрой и холодной.

– Но высокотоксичные, смертельные болезни широкого радиуса действия – вот наши передовые рубежи. Мы разрабатываем новые методы стимуляции мутаций и воссоздания благоприятной среды для развития уже имеющихся болезней. Много лет весьма успешной была малярия, однако мы работаем и с оспой, дифтерией, холерой, туберкулезом и другими заболеваниями. Важно разнообразие. Помимо смертельных, мы постоянно экспериментируем и с незаразными, или заразными, но не смертельными. Гингивит, острицы, простуда, невротические расстройства тоже требуют четкого плана и высокой квалификации…