Нам, живущим. Реквием - Роберт Хайнлайн Страница 15

– Шикарно! – хмыкнул Перри.

– Из Эдварда вышел отличный правитель. Он помогал создавать конституцию новой сверхдержавы и настоял на включении в нее некоторых пунктов. Свободная торговля между странами-участницами, общая валюта, общая армия и флот, причем небольшие. Все международные споры должны были решаться имперским трибуном. Эта система довольно хорошо проработала четверть века, несмотря на необходимость смазывать и чинить скрипучий механизм.

– И что же положило ей конец?

– Его смерть. Он умер в тысяча девятьсот семидесятом году, не оставив наследников. Уже в тот момент, когда трибун объявил Уоллис регентом – до дня, пока не будет выбран преемник, – отряд местных гвардейцев пересек мост в Восточной Европе и захватил небольшой, не более тысячи жителей, городок. Основанием послужила какая-то туманная историческая претензия по битве, состоявшейся за пять сотен лет до этого. Отряду противостояли местные полицейские силы и пришедшие к ним на помощь организации ветеранов. Через два дня вся граница уже вела партизанскую войну, а за две недели сражения полностью охватили континент. Подлила масла в огонь Великобритания – она отказалась признавать регентство Уоллис, несмотря на власть трибуна в таких вопросах, и отозвала свои корабли и войска.

– И так началась Сорокалетняя война?

– Примерно. Некоторые из государств поначалу воздерживались от участия, а некоторые время от времени переставали воевать. Но для всех практических целей можно считать, что на следующие сорок лет Европа погрузилась в войну.

– Как она закончилась?

– Формально она не заканчивалась. Просто прекратилась, как огонь, сжегший все, что могло сгореть. В тысяча девятьсот семидесятом году в Европе проживало более четырехсот миллионов человек, если не считать Советский Союз, Швецию и Норвегию, которые в войне почти не участвовали. Разумеется, Советский Союз никогда и не был частью Соединенной Европы. В две тысячи десятом, когда, как принято считать, закончилась война, в Европе, по некоторым оценкам, проживало менее двадцати пяти миллионов человек.

Диана побелела. Перри медленно проговорил:

– Хотите сказать, за сорок лет было убито более трети миллиарда человек?

– Не все погибли от выстрелов или яда. От голода умерло больше людей, чем в сражениях. Массовую гибель вызвало не смертельное оружие, но развал экономической системы. Люди редко осознают в полной мере степень нашей экономической взаимозависимости. Военные действия уничтожили средства коммуникации. Поставки нарушились. Кредитная система раздулась и взорвалась, и людям осталось уповать лишь на бартер. Бартер для столь крупной экономической структуры – все равно что весла для боевого крейсера. Правительства прибегали к ангарии ^[11] и экспроприации, чтобы обеспечивать свои войска, но заканчивалось все опустошением, и люди это знали. Эта беспощадная система развивалась естественным путем. Фермеры занимались накопительством, а горожане умирали от голода. Время от времени горожанин убивал фермера и забирал накопленное. Когда заканчивалась и эта еда, горожанин умирал, потому что не владел искусством земледелия. И по всем этим людям катком проходили армии. Разумеется, развал наступил не сразу везде. Первые несколько лет промышленная цивилизация работала еще более интенсивно, чем до того, но в лихорадке войны питалась сама собой. Уничтоженные урожаи и урожаи, что не были посажены, опустошенные зернохранилища, разбомбленные системы водоснабжения – когда их оказалось так много, что муки голода почувствовал каждый, это и стало началом конца. Современный город – это практически беспомощный и очень нежный организм. Он утратил способность производить необходимое для жизни. Несмотря на транспортную систему, он не способен перемещаться, что и узнала Европа при эвакуации Лондона. Город подобен идиоту-переростку в инкубаторе. Он совершенно беспомощен без своих многочисленных слуг. Он способен думать лишь очень медленно и коллективно, а в экстренной ситуации не способен думать вовсе. Могут думать отдельные люди, но город – самостоятельный организм, ему требуется руководящий разум и нервная система. Уничтожь его систему водоснабжения, и он умрет. Прекрати давать ему пищу, и он умрет. Отними у него руководящий разум, и он совершит самоубийство. Города первыми рассыпались на части. Рождаемость упала до самой низкой отметки в истории. Отчасти это было следствием контагиозных абортов – одной из многочисленных эпидемий, поразивших континент. Отдельные социологи находят свидетельства того, что часть женщин просто отказывались иметь детей. А многие мужчины становились стерильны, даже если выживали, из-за лучей, которые милосердная наука вручила фельдмаршалам. Вот так умирала Европа.

– Как же нам удалось во все это не влезть?

– Немного удачи, но в основном благодаря гению и силе характера одного человека. Франклин Рузвельт предложил и частично разработал законы, оберегающие Соединенные Штаты от участия в войнах. Эти законы усиливал Ла Гуардиа, и в итоге президент получил право полностью отзывать Соединенные Штаты из опасных зон. К тысяча девятьсот семидесятому году Соединенные Штаты уже давно и плодотворно находились в экономических отношениях с Европой. Однако на момент смерти Эдварда в президентском кресле в Вашингтоне находился Джон Уинтроп, избранный Консервативной партией, – человек, от которого можно было бы ожидать повторения ошибок четырнадцатого года. И вот этот-то человек при первых признаках неприятностей прервал все поставки морем. Когда стало очевидно, что всеобщей войны не избежать, он эвакуировал наших граждан при помощи воздушных и морских сил, после чего обнародовал Декларацию невмешательства. Мы отозвали всех дипломатов и торговых представителей. Коммерческие отношения с Европой полностью прекратились. За рядом исключений, ни один американский гражданин официально не посещал Европу в течение двадцати лет. Естественно, такое решение привело к ужасным экономическим неурядицам в Соединенных Штатах. Но президент стоял на своем. Когда была обнародована Декларация невмешательства, конгресс находился на каникулах, и до следующего заседания оставалось еще пять месяцев. Уинтроп отказался созывать конгресс, а его законное право сделать то, что он сделал, поддержал Верховный суд. Кажется вероятным, что он, возникни такая необходимость, пошел бы и против суда. Изображения Уинтропа сжигали, но, когда собрался конгресс, действия Джона многим показались разумными. Ему объявили недоверие, но в результате процесса он был оправдан с небольшим перевесом голосов, и так Соединенные Штаты спаслись, несмотря на собственное нежелание это делать. Но прежде чем мы слишком углубимся в разговоры об Уинтропе, следует немного отмотать назад историю Соединенных Штатов.

– Через секунду после того, как мы окончательно закроем тему Европы. Что случилось после войны?

– Мы не знаем, Перри. Точнее, только в общих чертах. Правило невмешательства так никогда и не прекратило полностью действовать, и мы не возобновили торговые или дипломатические отношения. Знаем, что население постепенно растет. Область по преимуществу аграрная, экономика носит в основном деревенский и загородный характер. Большая часть населения не имеет образования, а технические знания практически утрачены. Мы знаем не все, хотя у нас существует ряд миссий, проводящих этнологические и социологические исследования. А теперь расскажи мне, что произошло после убийства Мэлоуна.