Роузуотер - Таде Томпсон Страница 15

– У вас большая семья?

– Нет. Это был кризис среднего возраста. Некоторые мужчины покупают большие машины, а мой папа построил большой дом. – Она машет садовнику, тот не отвечает. Я думаю со злорадством, что только через неделю он поймет, что нужно помахать в ответ.

У Аминат есть ключ, в доме тихо. Воздух не кондиционированный, но и не свежий. Интерьер вычурный, золотая филигрань на лопастях потолочного вентилятора. Он лениво вращается, не создавая никакого движения воздуха.

– Эй! Я дома, – кричит Аминат. – Посиди здесь. Я тебе что-нибудь принесу. Хочешь чего-нибудь?

– Эм… воды, – говорю я.

Она выходит из комнаты, а я сажусь, проваливаясь в туго набитое кресло. Выдавливаю из него пыльный воздух. Нащупываю ксеносферу. Весь дом словно черная дыра. Я не чувствую даже Аминат. Интересно, как такое может быть. Проводники ксеносферы есть везде, хотя можно создать и стерильные помещения, если они воздухонепроницаемы.

Я слышу, как что-то волочится. Что-то тяжелое тащится и гремит по полу. Без доступа в ксеносферу я чувствую себя голым и беззащитным. Надо было взять с собой пушку. Проверяю телефон. Зарядка и сигнал есть, и я набираю Аминат. Кучу сообщений, явно пришедших от начальницы, я игнорирую.

– Привет, – говорит кто-то.

Я поднимаю взгляд. Передо мной стоит высокий, мускулистый, светлокожий юноша. Он красив настолько, что у меня сердце разрывается: идеально симметричное, с правильными чертами создание. Мускулатура его – прямиком из учебника анатомии. У него маленькие черные глаза, которые смотрят прямо на меня, не мигая, излучая благожелательность. Рубашки на нем нет, только трусы цвета хаки. Ни шрамов, ни единой отметины. Ни единого волоска на теле. Мне хочется коснуться его, убедиться, что это не голограмма. На его левой щиколотке – металлический браслет, к которому приделана толстая серебряная цепь, уходящая из комнаты в коридор, а оттуда – неизвестно куда.

– Привет, – говорю я. А потом: – Я гость.

Он улыбается.

– Естественно.

Я прерываю звонок. Трудно сосредоточиться, когда это блаженное лицо сияет надо мной, а ксеносфера молчит. Голос у него звучный, тон вежливый и приветливый. Мой голос по сравнению с его звучит как ослиный рев. Я гадаю, что бы такое сказать, когда возвращается Аминат, неся поднос с запотевшим стаканом воды и долькой лимона.

– Я вижу, вы познакомились, – говорит она.

– Сестренка! – говорит юноша.

Она ставит поднос на столик рядом со мной и обнимает брата.

– Кааро, это мой брат, Лайи. Лайи, Кааро – мой друг из Роузуотера.

Я поднимаюсь и протягиваю ему руку, но он тепло обнимает меня, и я отвечаю тем же. Он тверд, точно машина, мышцы его словно натянутые канаты – они не просто для показухи.

Аминат опускается на колени и осматривает лодыжку Лайи – на ней мозоль и ссадины от браслета. Все-таки шрамы у него есть, я ошибся. Она недовольна.

– Ты ее не обрабатывал, – говорит она. И уходит, прежде чем я успеваю сказать хоть слово.

– Ты из Роузуотера? – спрашивает Лайи.

– Да.

– Пойдем со мной. Я тебе кое-что покажу, Кааро. Кааро. Хмм. – Он поднимает взгляд и, кажется, пробует слово на вкус, повертев его у себя в голове. – Твое имя значит «Доброе утро».

– А твое значит «Богатство мимолетно». И что из этого?

– Необычное имя, вот и все.

– Все имена когда-то были необычными.

– И то правда, – он, кажется, удовлетворяется этим и ведет меня в свою комнату, таща за собой цепь. С обеих сторон от двери – по два огнетушителя и по ведерку с песком. Живущие здесь, должно быть, привыкли к звуку. Я замечаю, что цепь прикована к железному кольцу, приделанному к полу сбоку от двери в его комнату. Обиталище Лайи выглядит огромным и явно состоит из нескольких комнат, между которыми сломали стены. Западную стену из конца в конец занимают книжные полки метров двадцать в длину. Окна забраны решетками. Есть световой люк, на нем тоже решетка. В дальнем конце прямоугольного помещения – гири, боксерская груша и беговая дорожка. А еще – рабочее место с дисплеем-сферой. Я такие только в журналах видел. Это прозрачный пластиковый шар с проходом для пользователя компьютера. Вся внутренняя поверхность – это дисплей. Говорят, это лучше, чем голополе. В разных местах комнаты в полу утоплены еще несколько железных колец.

В жилище Лайи царит чистота на грани невроза. Нигде ни пылинки. Все на своем месте, и единственный источник беспорядка – мы, потому что мы движемся. Он открывает шкафчик и роется в нем, пока не находит старый, поломанный розовый мобильник. Экран разбит, но все кусочки на месте, словно фрагменты пазла.

Он передает телефон мне.

– Я купил его в Нимбусе.

– Тебя обманули. Он не заработает. Это машинка 2040, что ли, года.

– Я его купил не для того, чтобы звонить. Просто хотел показать тебе, откуда взялось видео.

– Какое видео?

Он щелкает пультом, и в воздухе перед нами формируется черное плазменное поле, и на нем проступает изображение. Изображение движется, и место, где его сняли, мне знакомо.

– Временных меток нет, но я уверен, что ты это уже видел, – говорит он.

Изображение с камеры наружного налюдения, день клонится к вечеру. В кадре незастроенная территория, за исключением единственной залитой гудроном дороги да одинокой цепочки столбов с проводами. На земле дымится рухнувший черный армейский вертолет, но толпу, что удивительно, он не интересует. Толпа вообще странная, потому что люди в ней неподвижны. Они смотрят на что-то за пределами кадра. Съемка дерганая, любительская, но я знаю, чего не хватает. Биение сердца подсказывает мне, что я нервничаю.

Камера дергается и резко перемещается на объект, к которому приковано внимание толпы.

Купол того, что будет названо Утопия-сити, растет, поднимается к небесам, точно одеяло из плоти. В полотне есть прорехи, но они закрываются с той же скоростью, с какой увеличивается купол, стремительно, точно раны, заживающие на ускоренной съемке. В прорехах можно заметить мимолетное, нечеткое движение силуэтов, напоминающих людей.

Купол становится непроницаем, и жидкость в мембране вихрится, преломляя свет. С угрожающим электрическим потрескиванием в небо устремляется ганглий. Погибнут девяносто два человека, прежде чем мы поймем, что это: источник энергии от щедрого божества.

Кадр застывает.

– Это ведь тот день, правда? Первый день Роузуотера. Историческое событие.

– Он получил статус города спустя…

– И я знаю, почему ты показался мне знакомым.

– Я не знал, что показался тебе знакомым.

Он указывает на молодого человека в толпе. Человек не смотрит ни на купол, ни на вертолет. Он глядит в другом направлении, и на лице его написано совсем не восхищение. Я это знаю точно.