Красный космос - Михаил Савеличев Страница 14

– Я из лесу вышел, был сильный жара, – прокомментировал состояние Зои некто с акцентом.

– Мальчики, перестаньте, может, девушка заблудилась. Ее надо сориентировать, – раздался девичий голосок.

– Космиста – ориентировать? – с сомнением вопросил еще один голос. – Они сами будь здоров как ориентируются. В пустоте.

– Вот именно, что в пустоте. А тут везде дома, монорельсы, автомобили. Даже космист растеряется. Девушка, да вы вверх смотрите, здесь мы, здесь.

В проеме недостроенного этажа стоял старый потрепанный диван, непонятно каким ветром занесенный на стройку. Зато с понятной целью – на нем расположилась ватага молодых, смеющихся, веселых и находчивых. Веселые и находчивые пили кефир и жевали бублики.

– Бригада коммунистического труда имени Рене Декарта приветствует вас, незнакомка из леса, – помахал рукой парень в ковбойке. – Мы мыслим и трудимся, а значит – существуем.

– Угу, – поддакнул сидящий рядом кудлатый и заросший бородой чуть ли не по глаза, – второй час раствор ждем. Никакой производительности труда.

– Ефрем Иванович обещал помочь, – сказала девушка в комбинезончике. – Академику стройтрест не откажет.

– Стройтрест господу богу откажет, если господу богу приспичит в выходной день продолжать заниматься творением, то бишь кладкой кирпичей, – хмуро сказал очкарик с жидкой, не в пример кудлатому, бороденкой.

– Девушка из леса, а вас как зовут? – спросил тот, что в ковбойке, судя по всему – бригадир.

– Зоя.

– Я – Гиви, – помахал кудлатый Зое. – Приятно познакомиться.

– Марлен, – назвался бригадир. – Тоже приятно познакомиться.

Очкастого звали Саша, а девушку – Тася. А их бригада коммунистического труда решила сегодня выйти на свою ударную стройку, дабы врезать (так Марлен выразился – «врезать») дополнительной ударной сменой по очередному неудачному эксперименту в области высоких энергий – настолько высоких, что Зоя даже и не пыталась понять суть эксперимента, но, по уверениям Гиви, он имел огромное народнохозяйственное значение.

Стройтрест, где засели не физики, а лирики и где до экспериментов дела не было, а было дело до выходных, которые наступали в строгом соответствии с утвержденным народным контролем графиком, то есть по воскресеньям и прочим красным дням календаря, подобного энтузиазма физиков не одобрял и всячески ретроградствовал, тормозя выполнение пятилетней программы партии и правительства по улучшению жилищных условий рабочих и молодых специалистов.

Подхлестывать лириков отправился Ефрем Иванович, которого вся бригада с огромным уважением и придыханием называла почему-то человеком эпохи Возрождения. Но почему – Зоя спросить постеснялась.

– А мы вот пока кефир пьем и бублики грызем, – сказала Тася. – Хочешь и тебя угостим?

– Можно с вами поработать? – неожиданно спросила Зоя. – Кирпичи я класть не умею, но хотя бы разнорабочим или даже чернорабочим. У меня сегодня тоже внезапный выходной выдался.

– Отчего же не поработать, – сказал Марлен. – Вы как, ребята? Не возражаете? Примем космиста в наши ряды?

– Космисты и физики – близнецы-братья, – сказал Гиви. – Кто из них более матери-природе ценен?

Ефрем Иванович оказался совсем не похожим на профессора, а вот на человека эпохи Возрождения, которого Зоя представляла себе исключительно по скульптурам Микеланджело, – вполне. Огромный, высокий, мощный, красивый, с раскатистым басом, похожий на броненосец. Он и появился эффектно – пешком во главе колонны грузовых автомобилей, которая двигалась за ним будто на майской демонстрации, изукрашенная красными флагами, транспарантами, воздушными шарами. И когда Ефрем Иванович взмахнул рукой, повернулся к колонне, уперев руки в бока и широко расставив ноги, – ни дать ни взять бравый капитан на мостике боевого корабля, – из машин посыпался веселый народ, строительная площадка в одно мгновение наводнилась людом и тектотонами, которые, мешая друг другу от брызжущего во все стороны энтузиазма, таскали мешки с цементом и гипсом, ведра с раствором, дранку, паркет, краски, метлы, лопаты и все, что еще необходимо для ударного выполнения задания пятилетки.

В толпу, кроме обычных тектоуборщиков, похожих на голенастых цыплят, затесалась пара роботов – самых настоящих, будто сошедших с экрана «Планеты бурь». Тектотонические механизмы исполняли роль шагающих кранов, поднимая на верхние этажи стройки огромные поддоны с кирпичами.

Бригада коммунистического труда имени Рене Декарта растворилась бесследно среди этого столпотворения. Зое лишь иногда казалось, что в водовороте окружающих лиц она выхватывает то кудлатую голову Гиви, то жиденькую бородку Саши. Она делала попытку прорваться к ним сквозь потоки чрезвычайно занятых замесами, покраской, штукатуркой и сантехникой людей, но не успевала. Наверное, она так бы и потерялась в ударном строительном хаосе, если бы за локоть ее не поймала Тася:

– Эй, Зоя, для тебя есть работа, – и повела ее на предпоследний этаж, где каким-то чудом оказался все тот же Ефрем Иванович, который мгновение назад раскатистым басом раздавал указания людям, тектотонам и роботам, проявляя невероятную осведомленность в тонкостях кладки кирпичей, доведения цемента до нужной консистенции, сварочных работах, подборе колера нужного тона и сотне других столь же важных условий качественного возведения жилых домов. – Вот, Ефрем Иванович, привела вам помощницу. Ее зовут Зоя, и она – космист.

– Антипин, – человек эпохи Возрождения крепко пожал ей руку. – Что, товарищ космист, внесем свою лепту в усиление поля коммунизма?

– Да, Ефрем Иванович, – сказала Зоя. – Только я ничего не умею.

– Великолепно! – восхитился Ефрем Иванович. – В наше время такая редкость встретить человека, который ничего не умеет! Поверьте, Зоя, даже мои еще совсем зеленые студенты воображают, что знают и умеют гораздо больше, чем их древний и замшелый профессор. Поэтому у меня просто руки чешутся ввести вас в чертоги знания и умения. Вот этот агрегат видите?

– Вижу, – сказала Зоя. – Полотер?

– Прекрасно! Почти угадали. В вас, Зоя, имеются задатки квалифицированного строителя. Это – циклеватель паркета. Устройство сложное, капризное, требующее высокой квалификации от его оператора. Наводит глянец на тот невзрачный паркет, на котором мы с вами стоим. Будем снимать с него стружку, а заодно я буду снимать стружку с наших физиков и лириков, не возражаете?

– Не возражаю. – Зоя с опаской рассматривала циклеватель, похожий на бронированный мотоцикл. Им не паркет выравнивать, а фронт превосходящих сил противника прорывать, настолько он походил на боевую машину.

– Вот и отлично! – Ефрем Иванович хлопнул в ладоши, затем слегка поморщился, потер грудь там, где сердце. – Объясняю ваши обязанности…

Вот так с шутками они приступили к совместному труду, и Зоя вдруг ощутила такую невероятную легкость на душе, что даже не верилось – до чего же огромный камень на этой душе лежал, не давая ни вздохнуть, ни разогнуться. И ей казалось, что этому празднику труда и энтузиазма не будет конца, и ничто не предвещало ему финал, особенно такой ужасный, когда Ефрем Иванович вдруг заглушил немилосердно ревущий циклеватель, за которым оставались горы стружки, собираемой Зоей в мешки, сгорбился, почти обмяк и как-то виновато сказал: