Квест империя: На запасных путях. Наша девушка. Империи минуты роковые (сборник) - Макс Мах Страница 14

Лика плыла в тишине. Странное ощущение. Тишина, покой, смерть…

«Я умираю». – Мысль была медленная и не страшная. Умирать оказалось легко. Тишина, покой, смерть. Или посмертие?

«Наверное, я уже умерла… – решила Лика равнодушно. – И это… Что?»

Что это было? Рай? Или это было чистилище? Но определенно не ад. Ад остался позади. Длящийся гром выстрелов, тягучие крики, тугой воздух, сквозь который с трудом продавливается работающее за пределом своих возможностей тело, и пули, плывущие в вязком, сгустившемся воздухе. Со всех сторон. В нее.

В памяти всплыло залитое кровью лицо Макса – искаженное горем? страданием? ужасом? – и Федор Кузьмич, выносящий плечом дверь – медленно, медленно, очень медленно – и Вика…

Воспоминание было выцветшим, как старая кинопленка; далеким и чужим, как Троянская война; никаким. Оно ничего не затронуло, ничего не задело. Не причинило ни боли, ни радости. Ушло. Тишина, покой, смерть.

Небытие затягивало ее в свои туманные владения и возвращало обратно, выдавливало из себя, не принимая и не бросая. Не явь, не сон. Неприкаянная душа Лики плыла по реке, имя которой Стикс, между памятью и забвением, между миром живых и миром мертвых. Или странствовала уже в пустынных землях Аида? Ни страха, ни печали; ни ужаса, ни желаний. Ничего…

Потом ей стали сниться сны. Странные сны и разные сны. Сон про то, что Макс гладит ее по голове и что-то тихо поет. Колыбельную, что ли? Или другой сон, про то, как боль разрывает тело, как легкие отказываются дышать, а сердце биться, и кровь превращается в огонь. Сон про Федора Кузьмича, расстреливающего огромный черный джип (где это было? где? когда?), и сон про Вику, высаживающую телом огромное окно, чтобы обрушиться сквозь него и вместе с ним на головы врагов. Каких врагов? Неважно. Просто врагов. Врагов. И снова ей снился Макс. Старый Макс, слушающий «Тоску»; и Макс молодой, кормящий ее с ложечки; или Макс, бегущий с Ликой на плече сквозь ночной дождь. Всюду был Макс. Он менял белье на ее постели, и стрелял из этого своего «юзика-узика», и сидел рядом, когда горела ее кровь. Он был рядом. И это было правильно. Нет, это было не только правильно, это было хорошо…

Память подбрасывала воспоминания порциями, как сучья в костер. Из разрозненных кусков, маленьких кусочков смальты, перепутанных как будто нарочно, мысль пыталась составить мозаику. Бедный мальчик Кей, бедная девочка Лика. Жизнь, это что? Жизнь – это память. Вспомнить все. Она пыталась вспомнить все…

Лика вспомнила.

Они вошли в лобби «Невского Паласа», и в ту же секунду она почувствовала опасность, буквально сгустившуюся вокруг них. Сразу, вдруг.

– Ничего личного, Федор Кузьмич, – сказал негромко моложавый высокий мужчина в превосходном сером костюме, шагнув им навстречу от регистрационной стойки. А Лика уже жила в другом измерении. Она слушала этого, наверняка давно знакомого Федору Кузьмичу, господина, но слышала и видела много больше, чем нотки затаенной гордости в его голосе или запах каких-то мужских духов, явственно источаемый его голубой рубашкой. Боевой транс. Так называл это состояние Макс. Она уже была в боевом трансе.

– Нич… – начал свою фразу мужчина.

«Три снайпера», – оценила ситуацию Лика, почувствовав линии огня, сходящиеся на них троих, и начала действовать.

– …зьмич, – заканчивал зачитывать приговор мужчина в сером костюме, но время уже остановилось. Кондиционированный воздух в огромном объеме гостиничного лобби сгустился; застыли на полушаге и полуслове завязшие в нем, как муха в янтаре, люди.

Толчок. Полет. Господи, как долго может тянуться такое простое действие, как много можно успеть увидеть, услышать, почувствовать, понять. Как много можно успеть сделать! Толчок, полет… Слева двое – иностранцы (якобы иностранцы), сидят за столиком, курят, вооружены, пока не опасны; дальше еще один – женщина, копается в сумочке, в руке оружие, опасна; еще дальше… Она летела вбок, в сторону входа в пункт обмена валют, откуда выходили двое – мужчина и женщина.

«Двое, – отметила она, опрокидывая, убирая из-под пуль снайперов Макса и Федю и отправляя в полет пилку для ногтей. – Двое. Вооружены. Опасны». Она приземлилась на плечо, перевернулась перекатом через голову и ударила их ногами, обоих сразу. Мужчина умер – он еще не знал об этом, но с разбитым кадыком не живут, а женщине Лика сломала руку, держащую оружие. Оба они Лику больше не интересовали, и вскочив на ноги, она бросилась, на ходу ускоряясь до предела и за предел, вперед, в глубину лобби. Запоздало прогремели первые выстрелы. Пули плыли в ставшем тяжелым и плотным воздухе, медлительные, опасные – но не сейчас, не для нее, – а она с огромным усилием продавливала свое тело сквозь этот чужой, плотный и пресный газ. Организм вопил. Гремели сигналы тревоги, аварийные системы вопили о помощи, но все заглушали колокола громкого боя. Вперед!

Она двигалась быстро, очень быстро. Но и их враги («Господи, как же их много!») пытались разорвать путы времени, ускориться, успеть. И все-таки они были страшно медлительны («Сонные мухи в меду», – подумала она отстраненно). Даже медленные Федя и Макс были быстрее их («Быстрые медленные»). Длилась секунда. Они все оказались в странном месте или странном времени – где-то между двумя ударами сердца. Ее сердца.

Брошенная ею пилка уже завершила полет, и Федин знакомец умирал, заваливаясь всем своим красивым мускулистым телом назад. Он еще не упал, но уже был вне мира живых. Женщина в чем-то голубом и синем тянула и никак не могла вытянуть оружие из сумочки, но Макс уже направлял в ее сторону ствол своего «Глока» («С этой все. Не опасна»). Парнишка в форменной курточке, изображающий лифтера при заблокированном лифте, все еще не успевший осознать, что бой начался и даже не потянувшийся к тому, что оттопыривало курточку на его левом боку. Не опасен, но станет опасным через два удара сердца. Его сердца. Лика выбросила вперед левую руку с зажатым в ней «стечкиным» («Держи, девочка, у советских собственная гордость», – ухмыльнулся Федя, когда вручал его ей. А сейчас он из своего «стечкина» гасил двух «иностранцев»). Казалось, она ненамного отстает от выпущенной ею на волю смерти, но в тот момент, когда, оттолкнувшись от мрамора пола, она взлетела на галерею второго этажа, лифтер был уже мертв.