Банда профессора Перри Хименса - А. Вороной Страница 14

Профессор кивнул Грорэману, мол, давай, включай свою аппаратуру. Из стереодинамиков негромко зазвучала музыка модного темпераментного танца. Сидевшие на стульях заерзали, подняли вверх растопыренные два пальца, одобряя эстетический вкус Гарфи Грорэмана и Дагена. Даже и миссис Клементс, находясь в задумчивости, машинально повела шаловливо плечами, заулыбалась как школьница. Но потом спохватилась и приняла снова гордую и строгую позу. А ноги ее подруги, миссис Боумэн, все еще продолжали под столом что‑то ритмическое отстукивать в такт музыке. Покосившись же на миссис Клементс, она затихла, воздерживаясь от проявления чувств.

— Сегодня нам предстоит решить несложную техническую задачу! — гремел уже в микрофон Перри Хименс. — Разработанный нами экспериментальный ГСД, излучающий альфа‑волны, к сожалению, маломощный.

Профессор, однако же, горделиво подмигнул Дику Ричардсону. Дружный гул восхищения пронесся по залу, раздались выкрики: «Ну и Перри! Нy и дока! Ну и бестия! Они уже с Ричардсоном сделали все, а нас просто дурачат!»

— Нам нужно увеличить радиус его действия, увеличить в несколько раз эффектность сигнала! Вот основная наша о вами задача на сегодня! Что может предложить отдел «Трансформации времени»?

— Увеличить мощность излучателя биоволн, — ответил Джойс, приподнявшись из‑за столика.

— Это не поможет! — выкрикнул Дик. — Нам все равно не заглушить помехи. Те на порядок выше полезного сигнала.

— Нужно в передатчик заложить свои дискретные помехи, — предложил начальник отдела «Шумовые корреляции» Моррисон.

— А как их будет расшифровывать наш «приемник»? — спросил с ехидцей Тэйт. — Это вам не малютки доктора Мак‑Кея, которые могут без большого труда отсеять ненужные сигналы. Это человек. У него мозг устроен по другому принципу.

— Я согласна с Эриком, — сказала Джун. — В опытах над кроликами мы получили аналогичные результаты. Кролики плохо воспринимают биоволны повышенной мощности. Они просто убегают от излучателя. Они не отсеивают шумовые сигналы. Иногда они приближаются к генератору, чтобы расслышать лучше.

— Особенно, когда вы им обещаете морковь! — воскликнул профессор.

Все засмеялись, оживились, зашушукались. Из стереодинамиков в зал ворвалась песня Кригера «Моя кобыла споткнулась у дома милой». Популярный певец Эл Бузер приятно хрипел, слышалось ржание лошади, женский смех.

Два больших экрана, расположенных по обеим сторонам грифельной доски, превращались постепенно из белых в голубые, свет в зале гас. На левом экране появилось голубое чистое небо, зеленоватая внизу морская вода, желтый песок берега. Загорелые мускулистые люди в одних набедренных повязках что‑то делали, пытались спихнуть в воду продолговатую деревянную лодку. Крик птиц, всплеск волн, сопение людей. Им мешает набегавшая на берег волна. И они снова и снова толкают лодку к морю.

— Что могут нам предложить ведущие конструкторы? — спросил профессор.

— Нужно перестроить форму изучающей антенны, — ответил вяло Хейс.

— Это не решение! — воскликнул Хименсю — Это доработки! Нам же нужны оригинальные идеи. Посмотрите на правый экран. Что вы там видите?… Вот именно, — загрохотал профессор, одобрительно помахав Дагену, поднявшемуся несколько минут назад на антресоли, — вот нетривиальное решение! Я имею в виду решение художника, а не конструктора. Его часы! Да, именно часы!

Даген вместе с Грорэманом демонстрировали картину Сальвадора Дали, гениального творца шедевров мирового искусства, по мнению одних, по мнению других — параноика и шизофреника. Яркими красками были нарисованы какие‑то камни, развалины фонтана без воды, везде лежали и стояли разной формы часы, старинные часы, механические со стрелками. Часы‑блины, растекшиеся, возможно, от жары, — солнце в зените — свесившись через край камня, не переставали идти. Такое было, по крайней мере, ощущение. Все эти предметы как бы переносили зрителей в другой мир, в другое измерение.

— Вот оригинальное решение, — снова повторил Хименс, ткнув указкой на свисавшие тестом с куба часы. — Какая раскованность, глубина проникновения в сущность предмета, в мир своего мышления, кажущегося необычным для нашего мышления, выработанного земной эволюцией и логикой того же Аристотеля. Но вещи художника кажутся нам необычными и абсурдными по той причине, что мы живем на Земле. Мышление определяет планета, ее гравитация, ее атмосфера, пути эволюции организма от простейшего к сложному. Мышление не может быть стандартным у всех гомо сапиенсов, у всех разумных существ, населяющих далекие галактики. Нам же нужно выйти из обычного мышления, заложенного в нашем мозгу.

— Но там же нет генератора случайного действия! — крикнул с места сиплым голоском проснувшийся Дэвид Кэшон.

— Нет там и животных. Там вообще нет ничего живого, — возмущенно заметила Джун Коллинз. — Вот только эти часы… Да, они кажется… живые… И не лучше ли показать нам мастеров эпохи Возрождения. Я не люблю всех этих авангардистов, прошлых и настоящих времен. Вот Джотто, Моне, Дега, Васнецов, Шишкин, Леонардо да Винчи, Рафаэль…