Ее величество кошка - Бернард Вербер Страница 14

«Если долго не возникает проблем, это значит, что скоро грянет большая беда», – говаривала моя мамаша, склонная тревожиться по любому поводу.

Солнечным ветреным днем колокола собора Парижской Богоматери начинают настойчивый перезвон.

Поднята тревога, и на сей раз не мной. Я боюсь, что из-под земли опять вылезли крысы, но нет, случилось кое-что еще.

Я бегу в собор и залезаю на горгулью, с которой, как с вышки, открывается широкий обзор. Отсюда мне видно, что послужило причиной тревоги.

Берега реки кишат крысами. Их не сотни, а десятки тысяч.

Ко мне присоединяется Пифагор.

– По-моему, они не нападут, – говорит он.

– Почему?

– Если их вожак умен, он извлек урок из неудачи их первой разведывательной вылазки. Я даже думаю, что это и было тогда целью – проверить надежность нашей обороны и узнать, как быстро мы реагируем на нападение. Потерпев поражение, они поменяли стратегию. Сейчас они прибегнут к тому, что на языке людей зовется осадой.

– Это как?

– А так: будут бездействовать и ждать, пока неприятелю изменит терпение. Они останутся на месте, но начнут препятствовать подвозу провианта. Их цель – обречь нас на голод и принудить сдаться без боя. Они рассчитывают на время, на свое терпение и на наш голод.

– Раз так, я не вижу проблем, нам не грозит нехватка еды, вон сколько в реке рыбы!

Сиамец поводит ухом в сторону востока, и я вижу перегородившую реку плотину.

– Я только что это заметил. Крысы построили ее рано утром, они пускались вплавь, неся в зубах щепки от разломанной мебели.

– Им не остановить реку, тем более такую широкую, как Сена.

– Посмотри внимательнее, тогда увидишь.

Терпеть не могу, когда он напускает на себя такой высокомерный вид и корчит из себя кота-всезнайку. Я смотрю в указанную им сторону и различаю великое множество грызунов.

– Теперь они могут нырять с плотины и убивать рыбу, не пропуская ее в нашу сторону. Так они лишат нас еды.

– Тогда мы будем добывать рыбу выше плотины.

– Это вряд ли.

Поводя другим ухом, Пифагор призывает меня посмотреть в противоположную сторону. Я поворачиваюсь на запад и убеждаюсь, что крысы и там умудрились возвести за ночь такую же плотину.

Теперь я начинаю понимать, в чем заключается тактика осады. Мой оптимизм теряет почву. Пифагор подбавляет пессимизма:

– Время будет играть в их пользу. Они не торопятся.

– Мы станем сопротивляться. Нас много.

– В ближайшие дни помощи ждать не приходится. Ни один человек и ни одна кошка больше к нам не попадут.

От огорчения я широко разеваю пасть и начинаю громко пыхтеть и хрипеть – это мой способ показать, что я готова рвать и метать и долго сдерживаться не смогу.

Пифагор предлагает способ успокоиться – заняться любовью, но мне совершенно не до этого. То, что нас взяли в клещи и лишили возможности нанести ответный удар, совершенно меня угнетает.

Вечером я пытаюсь успокоиться при помощи медитации. Вспоминаю советы Патриции: принять позу лотоса, сложив перед собой лапы (как это ни больно), выпрямить спину, откинуть назад хвост (это для стабилизации) и замедлить дыхание – тогда якобы на меня снизойдет спокойствие.

Ничего не получается. Надо будет открыть глаза на несовершенство этого метода другим кошкам.

Медитация сродни шампанскому: людям годится, а кошкам – нет.

Я наблюдаю за заходящим солнцем, ощущая приступ разочарования, даже горечи. В глубине души я знаю, что все хорошее уже позади и что безмятежности нашего Рая угрожает беда.

Анжело, увидев меня, начинает урчать – хочет подбодрить.

Не знаю, в какую авантюру я тебя втравила, сынок. Хочется надеяться, что все кончится хорошо.

Я не смею ему сказать, что мне повезло родиться в хорошее время, я успела насладиться комфортом и безопасностью, тогда как следующее поколение, к которому принадлежит он, обречено на невеселое будущее.

– Может, взять да и перебить всех этих крыс? – предлагает мне сын.

– Нет, Анжело, уж больно их много. У нас нет ни малейшего шанса одержать верх.

– Я владею кош-кван-до, мама, буду разить их сотнями!

– Их десятки тысяч. Ты быстро выбьешься из сил.

– Прошу, мама, отпусти меня, мне не терпится начать их убивать!

– Иди спать.

– Когда стану вожаком, то не буду трусить. Я не побоюсь войны с нашими врагами.

– Правильно. А теперь – спать.

Когда же молодежь повзрослеет? Я, конечно, ничего не имею против насилия, если оно приносит пользу и эффективно, но в данном случае кинуться в бой значило бы совершить самоубийство. Проблема молодых в том, что они стремятся побыстрее получить удовольствие (Анжело, к примеру, нравится убивать), не думая о последствиях. Но в долговременной перспективе за насилие приходится дорого расплачиваться. Внутренний голос подсказывает мне, что выгодным бывает только мир.

Натали берет меня на руки и ласково гладит. Чувствую, ей тоже неспокойно. Я лижу ее подбородок, сую голову ей под мышку, нюхаю ее пот – этот запах мне все приятнее. При этом я не перестаю думать.

Мой вывод таков: надо собраться всем вместе и принять коллективное решение.

Я высвобождаюсь из объятий служанки, спешу на паперть, предупреждаю нескольких кошек, и они бегут за остальными. Собрав вокруг себя внушительную толпу, я веду ее на площадку между хорами и поперечным нефом собора.

Мы не зовем людей, потому что не хотим тратить время на перевод Натали или Патриции (между нами говоря, их запах мешает мне думать).

В первом ряду два десятка старых кошек, по большей части бывших обитательниц квартир и водосточных канав, участниц боя на Лебедином острове, знающих, что нам пришлось пережить, прежде чем обрести свой Рай.

Мы переглядываемся. Никто не осмеливается заговорить первым, поэтому я решаюсь сама открыть дебаты.

– Возможно, вы удивитесь, но на данном этапе решения нет даже у меня, – торжественно начинаю я.

– Что если попытаться прорваться? – предлагает Эсмеральда.

– Отличная мысль! – радуется Анжело. – В атаку!

Лучше бы он помалкивал. Напрасно я его привела.

Я вздыхаю и с недовольным видом кручу головой. Не люблю повторяться. Понятливый Вольфганг переводит: