Каталог катастрофы - Чарлз Стросс Страница 14

Три месяца спустя – с точностью до минуты – я сижу за столиком в американском баре и работаю над своим первым полевым заданием. Можно было бы ждать, что это будет чрезвычайно волнительный момент моей карьеры, да только это совершенно тривиальная, почти учебная операция, поскольку Санта-Круз – одно из самых приятных мест в Калифорнии, а мне было бы легче вытерпеть иголки под ногти от испанской инквизиции, чем еще десять минут в одной комнате с Мэйри. Так что я наслаждаюсь жизнью, сидя в дешевом баре у волнореза со стаканом пшеничного пива от пивоваренного завода Санта-Круза, и смотрю, как пеликаны тренируют посадку и взлет на ограде за окном.

Лето только началось, температура градусов двадцать пять, на пляже полно прекрасных девушек, дауншифтеров и фанатичных серфингистов. Поскольку это Санта-Круз, я надел обрезанные джинсы, психоделическую футболку и бейсболку задом наперед, но все равно, конечно, за местного меня никто не примет. Цвет лица у меня как у классического гика – за такой готы убить готовы, – а в Санта-Крузе даже гики время от времени оказываются на солнце. Да и сережек у них обычно больше одной.

Имя моего контакта здесь – Мо. И почему-то мне кажется, что это псевдоним. Никто толком ничего не знает об этом загадочном Мо, кроме того, что это бывший британский ученый, у которого возникли проблемы с возвращением на родину. И тут мне становится непонятно, при чем тут вообще Прачечная: с такими вопросами вполне способно справиться наше консульство в Сан-Франциско.

Тут нужно немного осветить историю вопроса – ведь Великобритания и США союзники, правда? Если честно, и да и нет. Не существует двух государств, у которых идеально совпадали бы интересы: в итоге они оказываются в серой зоне, где эгоизм подталкивает прежних союзников вести себя друг с другом совсем не по-дружески. Моссад, например, шпионит за ЦРУ, а в семидесятые Румыния и Болгария шпионили за Советским Союзом. Лидеры этих государств могут даже целоваться в десна, однако…

В 1945-м Великобритания и США подписали договор об обмене разведданными: в то время наши спецслужбы вели отчаянную войну против общего врага. Немногие из тех, кто не связан с разведкой, понимают, как близко к пропасти мы стояли – даже тогда, в апреле 1945-го: ничто так не помогает укрепить союз на самом высоком уровне, как безумный враг, решивший вас полностью истребить… И в первые послевоенные годы этот договор позволял Британии и США петь одни и те же псалмы.

Но в последующие десятилетия отношения между странами начали портиться. Частично виной тому Хельсинкский протокол: даже Молотов тогда согласился, что оккультные вооружения, которые измыслили приспешники Гитлера из Общества Туле, слишком опасны и не должны применяться, и союзники вздохнули с облегчением. А когда стало ясно, что в британской разведке полно русских шпионов, ЦРУ быстро отошло подальше; так сформировался сложный комплекс политического взаимодействия сверхдержав, в котором поеденному молью британскому льву пришлось занять то место в жизни, на которое указал ему новый дрессировщик – дядя Сэм. Думаю, можно в этом винить Суэцкий кризис и провал с Тьюрингом или паранойю Никсона, но в 1958-м, когда Великобритания предложила распространить договор сорок пятого года на оккультные спецслужбы, правительство США ответило отказом.

Мои коллеги из Центра правительственной связи прослушивают звонки в США, сводят данные и передают через стол коллегам из АНБ, которым устав не позволяет шпионить за людьми на территории США. Взамен посты перехвата и прослушивания АНБ дают ЦПУ вполне добротный и незаметный способ следить за всеми телефонными разговорами в Западной Европе – в конце концов, они ведь ничего не прослушивают, а только читают расшифровки, подготовленные коллегами, не так ли? Но в сумеречной зоне оккультных спецопераций нам не разрешается открыто сотрудничать. Здесь у меня нет местного связного, как не было бы в Кабуле или в Белграде: формально я тут вообще нелегал, поскольку въехал по туристической визе. Так что какое бы ни произошло искажение реальности, это лично моя проблема.

С другой стороны, ушли в прошлое те времена, когда приходилось среди ночи прыгать из отсека бомбардировщика и пытаться не зацепиться парашютом за Железный занавес. Позабыты и показательные процессы пойманных шпионов: если попадусь, худшее, что меня ждет, – допрос и срочная высылка домой. Да и с парашютом прыгать мне не пришлось. Все было куда прозаичнее: я прилетел на пассажирском MD-11 компании «Американ Эйрлайнс», заполнил визовую анкету («род занятий: госслужащий; цель визита: командировка», и нет, я не был членом НСДАП с 1933 по 1945-й) и вышел в зал ожидания аэропорта Сан-Франциско.

Вот так и получилось, что я сижу в баре в Санта-Крузе, смотрю на пеликанов, медленно пью пиво, жду, когда же появится Мо, и пытаюсь понять, что же мог учудить британский ученый, что ему понадобилась наша помощь, чтобы вернуться домой, не говоря уж о том, почему вообще Прачечная отнеслась к его проблемам с такой серьезностью.

Я не единственный посетитель в баре, но только на моем столике пиво соседствует с закрытым экземпляром «Философских трудов по теории неопределенности». Это мое прикрытие: якобы я аспирант, который прилетел поговорить с профессором о том, можно ли тут получить место преподавателя. Поэтому Мо сразу узнает меня, когда придет. В Калифорнийском университете всего шесть профессоров преподают философию: один пожизненный, два доцента и три приглашенных. Интересно, который из них Мо?

Я лениво оглядываюсь – на случай, если он уже пришел. В дальнем углу расположились со скейтбордами и пивом два гранж-металлиста, оживленно обсуждающих свой пирсинг; в городе таких полным-полно, смотреть не на что. У барной стойки в одиночестве сидит мужчина с прямой, как палка, спиной. На нем клетчатая рубашка и полотняные штаны, он внимательно читает газету «Сан-Хосе Меркьюри Ньюс». (Тут начинает звенеть мой подозревометр, потому что этот джентльмен очень похож на црушника в штатском; но если они меня ведут, то какого черта так показушно? Может, это просто состоятельный местный бизнесмен.) Три нердевочки с чубчиками на выбритых головах хвастаются временными татуировками, а потом по одной отлучаются в туалет. Уходят грустными, выходят смешливыми; то ли у них там злостный аппарат-раздатчик боливийского порошка, то ли добрый монах-грехоприимец. Я качаю головой и прихлебываю пиво, а потом поднимаю глаза, – как раз когда надо мной склоняется вполне сногсшибательная натурально рыжая девушка:

– Вы не против, если я присяду?

– Эм-м…

Я отчаянно пытаюсь придумать формулу вежливого отказа, потому что мой контакт будет искать одинокого мужчину с томиком «Философских трудов» на столе. Но она не оставляет мне времени на раздумья:

– Можете называть меня Мо. А вы, я так понимаю, Боб?

– Ага. Садитесь.

Я ошарашенно моргаю, слова застряли где-то в глотке. Она садится, и я не могу оторвать от нее взгляд.