Четверо - Александр Пелевин Страница 14

– Как к деревянным болванчикам, – продолжил за него Нойгард. – Как будто нас не существует. С тобой говоришь – будто в пустоту смотришь. Слушай, мы тут сейчас все на взводе, если ты не заметил. Зачем от нас прятаться? Что-то случилось? Если честно, это как-то, ну… Напряжно.

Лазарев замолчал.

– Я не прячусь… – Он пожал плечами. – Ладно. Извините. Может быть, я неправ. Может, и сам не замечаю этого.

– Ладно, проехали. Мы тут без тебя, между прочим, обсуждали гравитацию и теорию относительности. – Крамаренко отрезал кусок торта и обратился к Гинзбергу: – Ты в курсе, например, что мы сейчас совершенно не знаем, сколько тебе может быть лет на самом деле?

– Отличные новости, – сказал Гинзберг. – Сколько же мне лет? Десять тысяч?

– Ну, это вряд ли, конечно. Правда в том, что мы не знаем, сколько времени сейчас прошло на Земле. Мы знаем, сколько лет, дней, часов с начала полёта прошло относительно нашего корабля, но время и пространство искривляются даже на сравнительно небольших скоростях – вспомни эксперимент с «Викингами» в семидесятых годах двадцатого века, – а что уж говорить о нас? Мы отсчитываем время с помощью атомных часов на борту, но это наше время. На Земле оно может быть другим.

– А сейчас попробуем узнать, – сказал Лазарев. – «Аврора», какой сейчас год и день на Земле?

«Аврора» ответила не сразу:

– Я не могу вам этого сказать. Слишком много неизвестных факторов.

Гинзберг присвистнул.

– Даже робот не знает, – сказал он.

– Мы оторваны не только от привычного пространства, но и от привычного времени, – сказал Крамаренко. – Вряд ли, конечно, на Земле сейчас наступило четвёртое тысячелетие, но, скажем так, есть такая вероятность, отличная от нуля. Впрочем, вы все проходили в школе физику и должны это понимать. А может, и наоборот. Может, мы вообще вернёмся в прошлое.

Нойгард взглянул на наручные часы.

– Как бы то ни было, – сказал он, – на моих часах полдень, и мне пора проверить состояние двигателей. Я пошёл в двигательный отсек, вернусь минут через десять. Странно говорить о времени в таком контексте, но что уж поделать… Не доедайте торт без меня.

Он встал и направился к выходу.

– Мы очень многого не знаем, – задумчиво проговорил Гинзберг. – Удивительно, насколько мы ещё глупы.

– Мы даже не знаем, что такое гравитация, – продолжил Крамаренко. – То есть серьёзно: мы не знаем, как она работает. Она двигает звёзды и галактики, атомы и нейтроны, она искривляет время и пространство, она разгоняет частицы в наших стазисных установках, замедляя время. Это сила, которая делает вообще всё. – Он обвёл руками вокруг. – Но мы не знаем, что это. Мы не знаем её природы. Сто лет назад верующим нужен был Бог, чтобы объяснить необъяснимое. Для физиков этот Бог – гравитация. Когда мы поймём, что это такое, мы сами станем богами.

– Но мы умеем совершать гравитационные манёвры, – сказал Лазарев. – В конце концов, у нас на корабле есть гравитационная установка, чтобы мы тут не плавали, как рыбки в аквариуме, и чтобы наши мышцы не превратились в студень.

– Да, мы пользуемся гравитацией, – кивнул Крамаренко. – Мы более-менее знаем, как это работает, но не знаем, почему это так работает. Пещерные люди использовали огонь, ещё не зная о его сущности. Они не знали, что это низкотемпературная плазма, у них и слов-то таких не было. Для них это было: «О-о-о, великие духи послали нам горящую ветку, мы можем принести её в пещеру и зажечь от неё костёр». Мы сейчас – те же самые пещерные люди.

– Нас забросили на этой железной болванке за четыре световых года от Земли, и чёрт знает, что теперь тут будет, – мрачно проговорил Гинзберг.

«Гинзберг, – подумал командир, – что с тобой не так, ты же всегда любил космос больше Земли, это же твоя родная стихия».

– Кажется, кому-то снова надо поговорить с «Авророй». – Лазарев попытался пошутить и только потом понял, что вышло не очень.

– Сам и разговаривай, – сказал Гинзберг. – Ты с ней вон нашёл общий язык.

Лазарев хотел было извиниться, но совершенно не знал, как это высказать. Его охватило раздражение.

– Да ну вас, – сказал он после недолгого молчания. – Нытики.

Он повернулся и ушёл. За его спиной молчали.

Вернувшись в отсек управления, Лазарев уселся в кресло и хмуро уставился на экран навигации.

Он действительно не понимал, почему вдруг стал относиться к членам экипажа так, будто их не существовало, будто это статисты или безвольные куклы. После выхода из стазиса у него появилось странное ощущение, которое он никак не мог описать. Только сейчас он понял, что сидит сутками в отсеке управления не для того, чтобы держать всё под контролем. С этим прекрасно справлялась «Аврора».

Ему не хотелось видеть их и общаться с ними. Нойгард оказался прав.

До стазиса всё было иначе.

– «Аврора», как ты думаешь, я неправ? – спросил он наконец.

– Я полагаю, что вы неверно выстраиваете процесс общения с командой, – ответила «Аврора». – Помимо этого, они несколько озадачены такой резкой сменой вашего состояния. Нойгард сказал, что это напрягает. Он прав. Это может сильно деморализовать их. И вас тоже. В условиях столь далёкого путешествия это может стать серьёзной помехой для выполнения миссии. Вам следовало бы уделять команде побольше времени и быть к ней добрее.

– Ты права.

– Разумеется. Я всегда права.

«Конечно, ты всегда права, – подумал Лазарев. – Это я здесь дурак и совсем сдаю позиции».

– Командир! – послышался вдруг за спиной голос Крамаренко.

Лазарев обернулся. Лицо Крамаренко выглядело обеспокоенным.

– Нойгард не у тебя? – Он оглядел отсек, и его глаза стали ещё более беспокойными.

– Нет… – удивлённо ответил Лазарев. – А в чём проблема?

– Его нет в двигательном отсеке, нет в кают-компании… в спальне тоже нет.

– Тогда где он? – Лазарев нахмурился.

– Не знаю. Может, спросим у «Авроры»? Она же отслеживает нас по датчикам…

– Чертовщина какая-то. «Аврора», отследи пожалуйста, в каком отсеке сейчас находится Рутгер Нойгард.

«Аврора» ответила не сразу.

– Биометрический датчик Рутгера Нойгарда не зафиксирован на корабле, – сказала она, помолчав несколько секунд.

– Что?

– Я не знаю, где находится Рутгер Нойгард. Система слежения показывает, что его нет.

Глаза Лазарева округлились. Он вскочил с кресла и побежал к выходу в коридор, бессвязно ругаясь.

В коридоре Нойгарда не было – ни справа, ни слева. Лазарев направился в сторону двигательного отсека, Крамаренко кинулся следом.

Этого не могло быть, потому что этого не могло быть.