Голос - Кристина Далчер Страница 13

А она красотка, наша первая леди. Можно сказать, некая реинкарнация Джеки О ^[13], только светловолосая и с голубыми глазами, а та была шатенкой с темными глазами. Я помню, какой была наша «госпожа президентша» до замужества, когда красовалась на страницах и обложках журналов «Vogue» и «Elle», чаще всего демонстрируя крохотные мини-бикини или белье, и всегда улыбалась, словно желая сказать: Вперед! Попробуйте-ка до меня дотронуться!

Но сейчас я была просто поражена произошедшей с ней переменой. До чего же смиренно она держалась, стоя за спиной своего супруга. Вот уж настоящая метаморфоза. Она даже показалась мне меньше ростом – возможно, впрочем, это из-за туфель. Наш-то президент ростом не слишком высок, и кое-кто, вероятно, высказал предположение, что на фотографиях и на экране он будет выглядеть неэстетично рядом со стройной высокой женой, которая к тому же надела туфли на высоких каблуках, вот фотографы и операторы и решили выровнять их по росту, сгладив все ненужные возвышенности и долины.

Господи, кого я пытаюсь обмануть?

Она же больше никогда не улыбается! А ее платья и юбки всегда минимум дюйма на три ниже колена. И вырез на платьях у нее ни в коем случае не глубже той ямки под горлом, название которой я никак не могу запомнить. В общем, в высшей степени пристойный наряд. Рукава неизменно три четверти, в том числе и сегодня, а на левом запястье красуется счетчик, подобранный, разумеется, в тон платья и более всего похожий на старинный браслет, доставшийся ей в подарок от прабабки.

Предполагается, что первая леди должна для всех служить образцом истинной женщины, жены, верной соратницы своего супруга во всех его делах и во все времена.

Разумеется, рядом с ним она находится только во время публичных акций. А когда камеры выключены и микрофоны умолкли, Анна Майерс, урожденная Йоханссон, тут же отправляется домой в сопровождении троих вооруженных агентов службы безопасности. Этого по телевизору, разумеется, никогда не показывают, но Патрику не раз доводилось это видеть, присутствуя на выступлениях президента перед публикой и находясь в его «свите».

И упомянутое трио остается при ней ночью и днем.

В иные времена наличие у первой леди государства постоянной охраны воспринималось бы как обычная забота о ее безопасности. Однако правду об этом можно прочесть в голубых глазах Анны Майерс: они теперь совершенно лишены блеска и кажутся пустыми, как у женщины, которая видит мир исключительно в серых тонах.

Помнится, у нас в студенческом общежитии жила одна девочка – ее комната была дверей через пять от моей по коридору налево, – и вот у нее были такие же глаза, какие теперь у Анны Майерс. Казалось, мышцы лица вокруг них двигаться вообще не способны, во всяком случае, они никогда не сокращались и не растягивались, чтобы соответствовать той улыбке, которую она буквально надевала на себя, если мы спрашивали, все ли у нее в порядке, не лучше ли она себя чувствует сегодня с утра и не хочет ли немного поболтать. Я помню, как мы нашли эту девочку мертвой – и ее открытые глаза были по-прежнему абсолютно лишены выражения, точно вода в глубоком сельском колодце или застывшая лужица пролитого кофе. В общем, если захотите узнать, что такое депрессия, загляните в глаза человеку, который этим страдает.

Странно, что я отлично помню глаза той мертвой девушки, а имя ее забыла.

Анна Майерс живет в тюрьме, окруженной садом с розариями и мраморными купальнями, она спит на постели, застланной простынями из тончайшего полотна. Патрик рассказывал мне после одного из своих визитов в личные покои президента – высшая степень проявления благосклонности со стороны Майерса, – что люди из службы госбезопасности дважды в день проверяют ванную комнату Анны, обшаривают ее постель (мало ли какие «объекты» она могла незаметно пронести сюда с кухни), а также у них в руках находятся все лекарства, назначенные ей медиками, и она получает их исключительно из рук этих агентов строго в соответствии с предписаниями. В покоях Анны, разумеется, нет ни одной бутылки со спиртным, а в дверях отсутствуют замки – запираются только дверцы буфета, где хранится дорогая посуда и кое-что из еды. Там также нет ничего, сделанного из стекла.

Я переключила канал.

Для нас все еще существует кабельное телевидение – более сотни спортивных передач, различные садоводческие шоу, кулинарные поединки, советы по ремонту квартиры, мультики для детей, иногда фильмы, но почти все они, так сказать, «смотреть с родителями», а значит, никаких ужасов; в основном это глупые комедии или четырехчасовые эпические картины о жизни Моисея и Иисуса. Есть, разумеется, и другие телевизионные каналы, но все они защищены паролем и доступны только для главы семейства и вообще для мужчин старше восемнадцати лет. Не требуется особого воображения, чтобы догадаться, какого рода программы показывают на этих каналах.

Сегодня я выбрала гольф: жуткая скучища, сплошное мелькание металлической клюшки и мяча.

Когда мой кофе окончательно остыл, а ведущий игрок загнал мяч уже в восемнадцатую лунку, в дверь позвонили. Днем нечто подобное случается не часто. Оно и понятно: зачем соседкам ходить друг к другу? С какой целью? Ведь в такое время не на работе только женщины, а что женщины стали бы делать вместе? Сидеть и молча смотреть гольф? Зачем подчеркивать подобными посиделками то, чего мы теперь лишены?

Лишь открыв дверь, я, спохватившись, понимаю, что до сих пор хожу в купальном халате. На пороге стоит Оливия – голова аккуратно обмотана розовым шарфом, из-под которого не выглядывает ни одной случайной пряди волос, ни одного завитка.

Она медленно окидывает меня оценивающим неодобрительным взглядом с головы до ног и молча протягивает мне почти пустой пакет из-под сахара и мерную кружку.

Я молча киваю. Если бы не было этого противного мелкого дождя, я бы, наверное, заставила Оливию ждать на крыльце, а сама бы ушла с ее кружкой на кухню, насыпала в нее сахару и принесла ей. Но я все же делаю соответствующий жест, приглашая ее войти и не стоять среди этой сырости.

Оливия идет следом за мной на кухню, и стопка грязных тарелок в раковине, оставшихся после завтрака, удостаивается столь же неодобрительного взгляда, что и мой купальный халат. Мне страшно хочется влепить ей пощечину или хотя бы сообщить все, что я думаю по поводу ее ханжества. Но, когда я беру у нее мерную кружку, она вдруг хватает меня за запястье. Пальцы у нее холодные, влажные от дождя.

Я ожидаю каких-то комментариев, хотя бы наглого самоуверенного «Хм?», но Оливия не произносит ни слова, лишь смотрит на мой счетчик, где непрерывно мигает трехзначная цифра.

Потом она по-настоящему улыбается, и эта ее улыбка пробуждает в моей душе воспоминания об иных временах, когда в любое время можно было позвонить в дверь соседке и попросить в долг чашку сахарного песка, полпинты молока или яйцо.

Это было два года назад, когда Оливия вот так неожиданно заглянула ко мне и сразу спросила: «Не возражаешь, если я на минутку присяду?», не дожидаясь, пока я скажу «да, пожалуйста», и сразу пристроив свой довольно-таки обширный зад на диван в гостиной. Телевизор у меня был включен, там шло какое-то ток-шоу, я же тем временем просматривала «синие книги» ^[14] выпускников. На экране выступала Джеки Хуарес рука об руку с какими-то еще тремя женщинами, которые были одеты в некую помесь нарядов Донны Рид ^[15] и жен астронавтов эпохи «Аполлона».