Платье цвета полуночи - Терри Пратчетт Страница 13

Тиффани стремительно неслась по воздуху над спящей деревней; летучие мыши и совы спешно от неё уворачивались. Дом семьи Пенни стоял на окраине. Был при нём и огород. При всех деревенских домах были огороды. По большей части там росли овощи или, если верх брала жена, то поровну — овощи и цветы. Дом Пенни выходил на четверть акра ^[14] жгучей крапивы.

Это всегда раздражало Тиффани до самых подошв её деревенских башмаков. Так ли трудно выполоть сорняки и посадить немного картошки? Всего-то и нужно, что навоз, а уж этого добра в деревне, где разводят скот, полным-полно; тут главное — в дом его не натащить. Господин Пенни мог бы приложить хоть малую толику усилий.

Он, похоже, возвращался в сарай, а если не он, то кто-то другой. Мёртвый младенец теперь лежал на куче соломы. Тиффани загодя припасла немного старого, но годного полотна, что уж всяко лучше, чем солома и мешковина. Но кто-то потревожил крохотное тельце и разложил вокруг него цветы — ну ладно, крапиву. А ещё зажёг свечку в оловянном подсвечнике: такие в каждом доме водятся. Подсвечник. Огонёк. На охапке соломы. В сарае, полном сухой соломы и сена. Тиффани в ужасе глядела на свечу — и тут где-то над головой послышался хрип.

На балке висел человек.

Балка поскрипывала. Медленно оседало облачко пыли и соломенной сечки. Тиффани быстро подставила ладонь и выхватила свечу прежде, чем сверху снова посыплется мякина — и весь сарай вспыхнет пламенем. Она уже собиралась задуть огонёк, как вдруг осознала, что тогда останется в полной темноте наедине с мерно раскачивающимся телом — очень может быть, что и мёртвым. Девушка аккуратно переставила свечу к двери и пошарила вокруг в поисках чего-нибудь острого.

Но это был сарай господина Пенни, и всё, что ни возьми, здесь давно затупилось, кроме пилы.

Наверняка это он там висит! Кому же ещё там быть, как не ему?

— Господин Пенни? — позвала Тиффани, вскарабкавшись на пыльную балку.

Послышался не то всхрап, не то всхлип. К добру ли?

Тиффани как-то умудрилась зацепиться ногой за балку, высвободив одну руку, и взялась за пилу. Проблема в том, что ей не помешали бы ещё две руки. Верёвка крепко обвилась вокруг шеи, а тупые зубья пилы просто скользили по ней, ещё сильнее раскачивая тело. А этот дурень ещё и дёргаться начал, так что верёвка не только качалась, но и закручивалась. Ещё минута — и она, Тиффани, сорвётся вниз.

Воздух всколыхнулся, сверкнуло железо, и Пенни камнем рухнул на пол. Тиффани удержалась ровно настолько, чтобы успеть ухватиться за пыльную балку и не то сползти, не то соскользнуть следом за ним.

Она затеребила ногтями верёвку, затянутую вокруг шеи, но та была тугой, как натянутый барабан… и тут полагалось бы зазвучать фанфарам, потому что словно из ниоткуда перед ней возник Явор Заядло. Он воздел крохотный блестящий клеймор и вопросительно воззрился на девушку.

Тиффани мысленно застонала. Да на что ты вообще годишься, господин Пенни? Чего хорошего ты сделал? Ты даже повеситься как следует не можешь. Какая с тебя польза? Не окажу ли я услугу миру и тебе, позволив завершиться тому, что ты начал?

С мыслями оно всегда так. Мысли думаются сами, а потом просачиваются тебе в голову, надеясь, что и ты тоже будешь так думать. Такие мысли нужно прихлопывать сразу; а то они подчинят ведьму себе, только дай им волю. И тогда всё пойдет прахом и не останется ничего, кроме мерзкого хихиканья.

Говорят, чтоб понять другого, надо пройти милю в его башмаках; для Тиффани это звучало изрядной бессмыслицей, — ведь после того, как ты прошёл милю в чужих башмаках, ты, скорее всего, поймёшь одно: за тобой гонятся и обвиняют в краже обуви; с другой стороны, ты почти наверняка сумеешь убежать, ведь преследователь-то босиком! Нет, на самом деле Тиффани отлично понимала, что значит это присловье; а перед ней распростёрся человек, жизнь которого висела на волоске. У неё не было, просто не было выбора. Нельзя обрывать этот волосок — надо дать бедолаге шанс ради букетика крапивы; ведь где-то внутри этой жалкой туши ещё сохранилась малая толика добра. Крохотная искорка, но она есть. И спорить тут не о чем.

В глубине души ненавидя себя за слюнтяйство, Тиффани кивнула Большому Человеку клана Фиглей.

— Ладно, только его не порань.

Лезвие сверкнуло в воздухе и резануло с хирургической точностью, хотя настоящий хирург сперва вымыл бы руки.

Верёвка распалась надвое под острым клинком и змеёй скользнула на пол. Пенни задышал так жадно, что пламя свечи у двери на миг словно расплющилось.

Тиффани встала с коленей и отряхнулась.

— Вы зачем вернулись? — осведомилась она. — Что вы искали? И что надеялись найти?

Господин Пенни лежал на полу, хватая ртом воздух. Он даже не заворчал в ответ. Трудно было ненавидеть его сейчас — жалкого, беспомощного.

Ведьме то и дело приходится делать выбор — зачастую такой, который обыкновенные люди делать не хотят, о котором они предпочли бы вообще не знать. Тиффани обтёрла лицо господина Пенни обрывком тряпицы, смочив её под струей воды из насоса снаружи, и завернула мёртвого младенца в полотнище более широкое и чистое, припасенное именно с этой целью. Не лучший из саванов, но вполне приличный. Словно в полусне Тиффани напомнила себе, что надо бы пополнить запасы подручного перевязочного материала, и с запозданием осознала, сколь многим обязана нежданным помощникам.

— Спасибо тебе, Явор, — поблагодарила она. — Думаю, сама бы я не справилась.

— Небось справилась бы, — возразил Явор Заядло, хотя оба знали, что нет. — Просто так уж вышло, что я шлындрал мимо, агась, и вовсе за тобой не хвостился. Это, как их там, совпадание такое.

— В последнее время совпадения отчего-то участились, — не удержалась Тиффани.

— Ах-ха, — ухмыльнулся Явор. — Вот те ещё одно совпадание.

Смутить Фигля невозможно. Смущение у них просто в голове не укладывается.

Явор не сводил с неё глаз.

— А таперича чё?

Хороший вопрос, ничего не скажешь. Ведьма должна уметь убедить всех, будто она знает, что делать, даже если это не так. Пенни выживет, а бедное дитя к жизни уже не вернёшь.

— Я обо всём позабочусь, — заверила она. — Это наша работа.

«Вот только нет никаких “мы”, есть только я, — думала Тиффани, летя сквозь утренние туманы к цветнику. — Ах, если бы, если бы рядом был хоть кто-нибудь…»

В ореховой рощице на полянке с ранней весны до поздней осени цвели цветы. Таволга, и наперстянка, и львиный зад, и козлоподхвостник, и дамские чепчики, и трёхцветный чарлик, и сальвия, и полынь, и розовый тысячелистник, и подмаренник, и калужницы, и примулы, и два вида орхидей.

Именно здесь похоронили старуху, которую называли ведьмой. Если знать, куда смотреть, то среди всей этой зелени удавалось разглядеть то немногое, что осталось от её хижины, а если и впрямь знать, куда смотреть, то и могилу. А если хорошо знать, куда смотреть, то отыщется и место, где Тиффани похоронила старухину кошку: здесь росла кошачья мята.