Каникула (Дело о тайном обществе) - Артур Крупенин Страница 13

* * *

Расставшись с Вероникой, Стольцев всю оставшуюся часть дня размышлял о непонятном рисунке на пергаменте. Что за тайну он скрывает? В который раз Глеб разложил перед собой уже порядком потертую распечатку. Хм. А что если?..

Уже через минуту он торопливо набирал номер Лучко.

– Здравствуй, капитан! Это не Таро!

– Опять двадцать пять, – проворчал следователь. – А что это?

– Это снова бустрофедон.

– Хочешь сказать, что и тут тоже надо читать слева направо?

– Именно! В таком случае вместо taro получается orat!

– Ну и что? Один хрен бессмыслица какая-то.

– Вовсе нет. Orat на латыни означает «говорит». А еще это может означать: «просит», «умоляет».

– Умоляет? – хмыкнул капитан. – Глеб, это я тебя умоляю, не фантазируй.

– Да при чем тут мое воображение? Все очень логично. Получается, что изображенная на пергаменте звезда «говорит».

– Так все же говорит или умоляет? Говорит с кем? Умоляет кого?

Глеб замялся и засопел в трубку.

– Думаю, ответ следует искать на оторванной половине.

– И где же она?

– Скорее всего, дома у Гонсалеса.

– Ты предлагаешь расколотить все остальные статуэтки?

– Как вариант.

– Да я же самолично их все отсмотрел. Прорезь была только у коровы. А внутри остальных одна пустота. Мы там с двумя коллегами потом еще раз в шесть рук все прочесали. И ничего.

– И ничего, – эхом отозвался Глеб. – Ладно, дай мне время подумать и кое с кем посоветоваться.

* * *

Выяснив, что Буре уехал за город, Глеб отправился к нему на дачу. И дом, и участок, принадлежавшие Борису Михайловичу, служили ярким доказательством того, что в жилах профессора текла немецкая кровь – овощи с грядок претендовали на диплом ВДНХ, безупречную геометрию клумб можно было проверять самыми высокоточными приборами, и все равно не найдешь и тени погрешности, а оконные стекла блестели так, что руки соседских пацанов сами собой тянулись к рогаткам.

Глеб застал профессора за необычным занятием. Борис Михайлович с мастерком в руке, периодически сверяясь с фотографией Колизея, придавленной к земле бокалом вина, выкладывал из камня некое подобие миниатюрного амфитеатра. Три яруса каменных сидений полукругом опоясывали врытую в землю шашлычницу и огромную каменную столешницу.

– Что это вы строите? Храм Священного Гриля?

– Берите выше. Это будет настоящий кулинарный театр! – с гордостью объявил профессор, полностью разделявший неизбывную любовь Глеба к вкусной еде.

– Когда открытие?

– Недели через две.

– А что дают на премьере?

– Барашка.

– Хочу билет в партер, – умоляющим тоном попросил Глеб.

– Не волнуйтесь, у вас абонемент, – с улыбкой заверил его Борис Михайлович и отложил мастерок. – Ну-с. С чем пожаловали?

Они уселись на веранде с видом на уходящую за горизонт реку. Насладившись буйством летнего пейзажа, Глеб поделился с Буре своими догадками.

– Хм. Значит, вы думаете, надпись на пергаменте тоже следует читать наоборот? – уточнил профессор.

– Да, опять бустрофедон.

– Ну почему сразу бустрофедон? – возразил Буре. – Мало ли кто может начинать с правой стороны. Спросите китайца или японца, как ему сподручнее писать, и он ответит, что гораздо удобнее делать это, когда целиком видишь поле будущего иероглифа, а не перекрываешь его рукой, то бишь справа налево.

– Согласен. Но меня больше волнует другое. Что может означать слово orat применительно к звезде?

– А вот здесь-то как раз все понятно. Боюсь, я не совсем согласен с вашей трактовкой. Думаю, звезда ни с кем и ни о чем не говорит. Она указывает.

– Указывает?

– Ну да.

– А на что?

– Не знаю. Например, направление или место. Что-то вроде дорожного знака.

Глеб с сомнением тряхнул головой:

– Ну и где, по-вашему, прячется эта загадочная звезда?

Буре потрепал Глеба по плечу:

– Quaerite et invenietis ^[4].

Глеб снова окинул взглядом живописные окрестности и задумался.

– Странно. Ну почему свое предсмертное послание Гонсалес оставил нам не по-русски, не по-испански, а на латыни?

– Голубчик, вам ли не знать, что в истории и не такое бывало. Вспомните последние слова Чехова: Ich sterbe ^[5].

– Ну так он же находился в Германии и говорил с немецким врачом. А Гонсалес-то погиб в своей квартире в Москве.

С минуту подумав, профессор затеребил бородку:

– А что, если человек, напавший на Гонсалеса, тоже владел и русским, и испанским, а Рамон Хуанович об этом знал?

– Да, тогда понятно, отчего латынь. Хм, весьма правдоподобно.

Профессор хитро улыбнулся, снова взял в руки мастерок и с энтузиазмом вернулся к садово-огородному зодчеству.

* * *

Лучко попросил Веронику о встрече, а заодно предложил и Глебу поучаствовать в разговоре. Хозяйка сразу же усадила гостей за стол. Она гостеприимно выставила перед капитаном чайник и поднос со сладостями.

Глеб рассказал о разговоре с Буре и предположениях профессора.

– Ну и где нам искать разгадку этой головоломки? – спросила Вероника.

– Скорее всего, в Испании, – ответил Глеб и повернулся к Лучко.

– А что нового у тебя?

Неспешно покончив с заварным пирожным, следователь огорошил Веронику неожиданным известием:

– Пришел ответ из Испании. Оказывается, ваш муж был объявлен в розыск по обвинению в убийстве.

– Убийстве?

Вероника без сил плюхнулась на стул.

– Испанцы не уточнили сути дела, только сообщили, что преступление случилось в каком-то местечке близ города Толедо.

Все еще пребывая в шоке, Вероника раскрыла рот, но так и не смогла ничего сказать. Глеб взял ее руки в свои. Понемногу Вероника успокоилась. Не отнимая рук, она посмотрела Глебу в глаза и спросила:

– Мне нужна помощь. Ты поедешь со мной в Мадрид?

Наблюдавший за разговором капитан ухмыльнулся:

– Соглашайся. Имей в виду, если не поедешь ты, поеду я.