Во тьме Эдема - Крис Бекетт Страница 13

— Так-то лучше, — проговорила Марта чуть погодя. — А то они уже болели.

Она потрепала меня по волосам, но без особой нежности.

— У меня недавно малыш умер, — пояснила она. — Спячек двадцать-тридцать назад. Маленький мышерыльчик. Страшненький, бедняжка, как летучая мышь. Личико будто расколото пополам сверху донизу. Как я ни старалась, он не мог сосать. В конце концов он просто…

Я почувствовал, как Марта трясется от рыданий. Вот почему она не спала. Она не могла заснуть. Не могла думать ни о чем, кроме мертвого младенца. Всем мамам тяжко, когда умирает ребенок. Они не могут думать ни о чем, кроме пустоты, которую оставил малыш. Марта Лондон не знала, как убить время. Не знала, как забыть о новорожденном.

— Всего у меня родилось десять детей, — продолжала она. — И все, кроме двух, — с мышиными рыльцами. Конечно, я все равно их люблю, но…

Она отпустила грудь, которую держала, и приподняла другую.

— Из моих детей выжили только трое, — сказала Марта. — Три девочки. Остальные все умерли. Все мои сыновья умерли. Последние три — еще в младенчестве.

Я сел.

— Ну, может, теперь тебе повезет.

Она кивнула, лежа среди мерцающих звездоцветов. На ее чумазом лице виднелись разводы от слез. Цветы сияли так ярко, что их стебли отбрасывали на тело Марты отблески, — светящиеся полоски и пятна, которые постоянно двигались, меняли форму. Одну ладонь Марта по-прежнему держала у себя между ног, чтобы мое счастливое семя не вытекло.

— Если спустя беремя я рожу мальчика, — сказала она, — то назову его в твою честь.

* * *

Совокупления со старомамками — забавная штука. Как вспомнишь, так встает. Представляешь себе, как твой член входит и выходит из нее, и хочешь еще. А когда при тебе другие пацаны хвастаются, что взрослая женщина предложила им переспать, начинаешь нервничать: вдруг у них это происходит чаще или лучше, чем у тебя? А мышерылы, с которыми мамки не хотят спать, слушают нас и думают: «Так нечестно. Ну почему они меня не зовут?» (Но они в жизни не признаются, потому что мы, парни с гладкими лицами, поднимем их на смех и ответим: «Потому что ты урод, Эйнштейн. Страшный-престрашный. Вспомни, как тебя называют. У тебя морда как у летучей мыши».)

Но сразу после этого испытываешь опустошение, как будто вместе с семенем из тебя ушла искра и ничто уже не имеет смысла. Вот так на самом деле чувствуешь себя потом, но это чувство быстро проходит, и поскольку о нем неприятно ни говорить, ни вспоминать, то ты его стараешься поскорее выкинуть из головы, забываешь обо всем до следующего раза и ни с кем не обсуждаешь.

Мне не хотелось идти через Поляну Круга, чтобы, не дай бог, не напороться на Старейшин, поэтому я двинул вдоль ручья Диксона, там, где он течет к Слиянию Ручьев и бревенчатому мосту. Единственная неприятность, которая меня там подстерегала, была в том, что ниже по ручью строил лодки одноногий Джеффо Лондон, а он ужасный зануда, от которого не так-то просто отделаться.

— Эй! Кто там? Ты случайно не Джон Красносвет, который убил леопарда?

Черт. Я так надеялся, что Джеффо будет плавать где-нибудь по ручью на одной из своих лодок, а он оказался на берегу. Сидел на бревнышке под белосветом и мастерил очередную посудину. Джеффо был здоровенным детиной бремен шестидесяти, с добрым слабым лицом, без зубов и одной ноги ниже колена. Он делал лодку из куска красносвета длиной ярда в три. Лондон уже выскреб оттуда старые засохшие жилы, пилой черного стекла отпилил концы бревна и отполировал их шершавым камнем. У него был устроен специальный костер, чтобы варить клей из смолы. Посредине зияла глубокая яма с горячей липкой смолой, а вокруг нее — ров с раскаленными углями. Джеффо ложкой из коры зачерпывал раствор и обмазывал им куски шерстячьей шкуры, натянутые с концов бревна. После того как Лондон в первый раз промазывал шкуру, она высыхала и становилась жесткой-прежесткой; сейчас он наносил второй слой клея, чтобы соединить несколько шкур между собой.

— Давно ты уже с ней возишься?

— дней двадцать по меньшей мере.

— А сколько всего лодок сделал?

— Тридцать-сорок. Ты же понимаешь, их надолго не хватает. Сколько клея ни мажь, рано или поздно концы отходят, люди прибегают ко мне и просят: «Джеффо! Приклей обратно!» А я отвечаю: «Не могу, нужны мягкие шкуры, такие, чтобы тянулись, а если дерево на концах подмокло, то и новое бревно». Тогда они говорят: «Джеффо, сделай новую лодку!»

— Тебе не надоедает?

— Ну, если надоест, я всегда могу уплыть порыбачить. Покататься на лодке для меня — все равно что сходить погулять. Я по воде двигаюсь так же быстро, как вы — пешком по суше. Даже быстрее. Никто не догонит старого Джеффо на лодке. Да и нравится мне их мастерить. Хорошее это дело. Нас ведь этому еще Томми с Джелой научили. Сказали, мол, стройте лодки, и в один прекрасный день вы поймете, как сделать судно вроде того, на котором мы с Тремя Спутниками добрались сюда. И тогда сможете вернуться на Землю.

«Клянусь членом Тома и Гарри, — подумал я, — в этом-то и есть наша беда! Потому-то у нас все и наперекосяк. Мы живем так, словно Эдем — не наша родина, а просто лагерь, где мы устроили привал, как охотники, когда на несколько дней остаются в лесу. И только и ждем, когда можно будет вернуться домой».

— А тебе не кажется, что для того, чтобы вернуться на Землю, нужно что-то получше старого бревна с приклеенными к нему шкурами, а, Джеффо? — заметил я вслух. — Ну сам подумай. Все, кто умеет летать, легче твоих лодок. Летучие мыши, махавоны, птицы — все они почти ничего не весят. А твою лодку на воду вдвоем-втроем спускают.

— По-твоему, Посадочный Апарат похож на махавона? Вспомни, он же огромный, как Круг Камней, — фыркнул Джеффо. — И сделан из металла, а это тяжелее камня. Нет, просто они нашли способ сделать так, чтобы тяжелые предметы летали, как плавают по воде.

Пожалуй, это правда. Земляне придумали какой-то способ заставить тяжелые предметы летать. Но что это за способ? Я об этом знал не больше, чем Джеффо или любой другой. Я ничем не отличался от остальных. Нам было известно так мало, а землянам — так много. Мы многого не понимали. Что же странного в том, что мы так мечтали о Земле? Неудивительно, что мы с нетерпением ждали того дня, когда земляне наконец прилетят. И вполне естественно, что Джеффо верит, будто в один прекрасный день сделает небесную лодку из старого бревна и тогда нам не придется ждать землян. Что ж тут такого, что вся Семья дает Люси Лу, у которой вечно глаза на мокром месте, черное стекло и шкуры за россказни о том, как наши тени улетят на светлую-пресветлую Землю, когда испустят последний вздох наши тяжелые старые тела.

— А правду говорят, что ты однажды заблудился в Снежном Мраке? — поинтересовался я. — Пару дней назад мы дошли до его края, там, на Холодной тропе, и Старый Роджер рассказал нам эту историю. Но я не понял, как ты умудрился там потеряться?

Джеффо отвернулся, и я было подумал, что он не хочет отвечать.