С петлей на шее - Николай Трой Страница 13

Я помню, что в школе, прочитав рассказ Рэя Бредбери, где главные герои остаются одной семьей на всей земле, не понимал их страданий. Ведь это же так круто, когда вся планета в твоем распоряжении! Америка, Карибы, Европа и Антарктика! Куда захочешь, туда и езжай, что захочешь, то и бери! Летом ходи обнаженным по потрескавшемуся асфальту городов, зимой кутайся в теплый плед у камина в старом замке в викторианской Англии. Весну встречай на берегу океана, а самая красивая осень в России… И никто тебе не указывает, что делать, нет напряжения в международных отношениях, демонстрации сексуальных меньшинств и инфляции. Благодать!

Но, оказавшись едва ли не единственными выжившими, что жалкой горсткой собрались в Гарнизоне, все изменилось. Безумно захотелось шумного, спешащего в никуда общества. Автомобильных сигналов за окном поздно ночью. Громкой музыки соседей внизу, когда хочется тишины. Все что угодно! Лишь бы вернуть привычный мир!

Первое время безумное напряжение не отпускало. Близость смерти, опасности, вечный голод и жажда, нервы — все это не так доводило. Все это было и в привычном мире. Но вот после начала жизни в Гарнизоне, когда устоялись порядки и потекла рутинная, в сравнении с поверхностной, жизнь… Настоящие мучения, вплоть до мигрени, причиняло отсутствие новой информации и… страшно признаться, Интернета… я никогда не мог бы предположить, что разум человека двадцать первого века уже настолько мутировал…

И весть о новой группе выживших взорвала душу…

Пятиминутное прослушивание эфира и попытки изменить частоту ничего не дали. Как и воззвания к неведомым людям. Так же неожиданно, как и появился, неведомый человек пропал. В наушниках только сухой треск помех и тишина. Я охрип, вновь и вновь призывая неведомого собеседника. Но результата нет.

Я опустошенно выпрямился, американец принял наушники, его глаза медленно тускнели. Надежда, вспыхнувшая с невероятной силой, с такой же невероятной болью и сгорела.

— Ничего… Молчат.

— Ты уверен, что тебе не померещилось, хантер? — с напором спросил Дэйсон.

Я пожал плечами и зябко поежился, увидев обращенные на меня взгляды. В глазах людей была такая мольба, такая страсть и надежда, что лихорадочный блеск обжигал. Нестерпимо захотелось курить и выпить. Уйти от всего этого, забыть.

— Уверен, — тихо сказал я, отворачиваясь.

Порыв ветра почти заглушил мои слова, швырнул в щиток пригоршню снега. Ночь и развалины, ледяная пустыня, кишащая тварями, смерть и опасности. Все это вдруг вновь предстало перед глазами. Реальность. Рухнувший в пропасть мир…

Я встряхнулся, прикрикнул:

— Так, чего встали? Никто нас отсюда не заберет, самим нужно вырываться! Бережной, что вылупился? Факел почти перегорел! Где новых тряпок нароешь, если прогорят?! С тебя свитер сниму!

Окрик подействовал слабо. Люди нехотя возвращались к работе, с тоской поглядывая на рацию, что я вновь укладывал в рюкзак.

Через двадцать минут прогрева и четырех смен факелов Дэйсон скомандовал отбой.

— Теперь можно попробовать завести, — деловито сказал американец, откидывая фонарь первого пилота и с трудом забираясь вовнутрь.

Коммандос втиснулся в кресло, стараясь не задеть локтями приборы. В массивном комбинезоне экзоскелета он почти полностью заполнил собой кабину вертолета. Джеймс смахнул с приборной панели снег. Даже из-под защитного щитка я видел его пристальный, изучающий взгляд. Такое выражение на сто процентов подходило разведчику и киллеру. Холодное, жесткое, прицеливающееся. Щелкнув парой тумблеров, американец крикнул, стараясь перекричать шум ветра:

— На всякий случай отойдите. Пусть винты раскрутятся, да и лечь вам не помешает. Сосульки с лопастей разлетятся не хуже пуль!

Амазонка торопливо рванулась в сторону, спеша укрыться в развалинах. Бережной и Мусаенко, подчиняясь моему жесту, пошли следом, контролируя сомнительную Хранительницу. Мало ли в какую беду угодит. Я же занял позицию на обратной стороне улицы. Щелкнул предохранителем КАта, и тайком навел прицел прямо в голову коммандос, стараясь не выпускать из виду Джексона. Кто их знает, может быть, попробуют смыться на вертушке? Топлива, конечно, до Америки не хватит точно, даже на половину пути, но предостеречься стоит. Сейчас дорога каждая мелочь, не говоря уже о вертушке.

Звонко хрустнул лед, винты Ми-24 вздрогнули и медленно пошли по кругу. Сквозь ветер пробился сиплый, свистящий гул двигателя. Словно разбуженное животное, двигатель заворчал жестче. Гул набрал силу, выровнялся.

Я напряженно держал взглядом американца, стараясь рассмотреть его сквозь снежную бурю, поднятую винтами Ми-24. Коммандос, словно почувствовал, поднял глаза, ткнул большим пальцем в небо. Похоже, что все исправно.

Крик амазонки даже не напугал. Все шло настолько гладко, что, услышав испуганный крик Хранительницы и злые хлопки КАтов, я даже испытал что-то вроде облегчения. Ну вот, дождались!

Из развалин дома пулей вылетела блондинка, следом медленно отступали ощетинившиеся автоматами хантеры. КАты яростно плевались огнем, на обледенелую землю горстями сыпались отработанные гильзы. Заряд «умной брони» подошел к концу, поэтому спрашивать что-то по рации бесполезно. Короткий миг поколебавшись, решая, стоит ли выпускать из поля зрения американца в вертолете или нет, я рванул к ребятам. Интеллектуальный прицел в режиме термографа мгновенно распознал человека, и тут же, утратив к ним интерес, почти радостно запищал, обнаружив новую цель.

Секунду спустя я уже и сам увидел катящийся вал тел, что непрерывно шевелился, огрызался. Такого количества крыс я не видел даже тогда, когда мое звено угодило в последнюю передрягу. Живым ковром серые тела покрыли ледяную землю, волной покатились навстречу. Крысы выпрыгивали из окон, выныривали из разбитых подвальных окошек, из трещин в земле. Казалось, что они сейчас все сосредоточились в одном месте, будто «метель» решила ни за что не отдавать важный груз.

Переборов секундную оторопь, я опустился на одно колено, нажал на курок. КАт послушно заревел, ткнулся в плечо отдачей. Свинцовый град прорубил колею в волне крыс, разбросал клочья тушек. Но место погибших тварей тут же заняли их собратья, мгновенно стягивая ряды.

КАты грохотали беспрерывно. Пули разрывали на части тела крыс, и, продолжая смертоносный полет, убивали катящихся следом тварей. Сообразив, что с высоты человеческого роста пули поражают только одну цель, максимум две, ребята повторили маневр, стали на колено. Вал мгновенно захлебнулся, когда три автомата прочертили глубокие бреши. Раненые крысы, несмотря на оторванные лапы, разорванные животы и волочащиеся по снегу внутренности, хрипели. Старались ползти вперед, поражая застывшей ненавистью в черных бусинках глаз.