Наследники Демиурга - Андрей Ерпылев Страница 13

Грубоватый голос с едва заметным кавказским акцентом на другом конце телефонного провода неожиданно вежливо поинтересовался как идут дела с «нашей книгой». Так же вежливо собеседник выслушал бессвязный лепет Сотникова-младшего насчет творческих потуг, вдохновения и всего такого, затем не менее кротко задал несколько вопросов. Его живо волновало здоровье отца Владислава, Георгия Владимировича, школьные успехи сына Сашки и, в довершение ко всему, планы на ближайшее будущее некой Ирины Евгеньевны. Высказав все это, он, не меняя тона, коротко попрощался и уступил свое место в трубке и, соответственно, в ухе Владислава коротким гудкам.

Сотников еще долго стоял у кухонного окна, прижимая к уху гудевшую трубку и бездумно следя за струящимися по стеклу потоками ночного дождя, подсвеченными снизу загадочным зеленоватым светом одинокого уличного фонаря, бог весть как уцелевшего при очередном российском лихолетье.

«Ирка-то тут при чем? – сверлила мозг простая и незамысловатая, как четырехгранный штык допотопной „трехлинейки“, мысль. – Ну отец, ну Сашка, это все несложно просчитать и вычислить, а про Иринку-то, как они узнали?..»

По всем раскладам выходило, что писать чертову книгу придется, потому что вряд ли даже возвращенный с глубочайшими извинениями конверт сильно повлияет на исход дела. Просто-напросто, большой пряник и маленький кнут легко поменяются местами и, естественно, размерами, только и всего. При этом кнут, скорее всего, будет большим и страшным, а пряник – микроскопическим. Если вообще будет.

Знать бы еще, за каким чертом сдалась неведомым меценатам эта книга…

Владислав перечитал написанное еще раз, почеркал немножко красной ручкой, кое-что поправил, попытался продолжить, но, побарахтавшись на середине фразы, в сердцах швырнул тоненькую пачечку листов в ящик стола. Для первой главы сойдет. Не на Пулитцеровскую же премию он претендует, в конце концов, не на Букеровскую, не на Нобелевку пресловутую, Бунин недоделанный!

Всю ночь беспокойно ворочавшемуся на своем диванчике Сотникову-младшему снился только что порожденный им в муках Мансур (как его, интересно, по батюшке-то?) Рахимбеков.

Кадавр [3]имел еще зыбкие, текучие черты лица и почему-то пребывал в одних темных очках и белоснежном пиджаке, распахнутом на заросшем курчавой, черной и блестящей, просто вороной растительностью выпуклом брюшке. На лацкане пиджака, рядом с невразумительным блестящим значком, сияла бляшка, похожая на виденную в каком-то французском фильме розетку Ордена Почетного Легиона. Только не красного, а зеленого цвета.

Кошмарное создание почему-то кровожадно подступало к своему «родителю» с зажатым в кулаке дедовским кинжалом. Кинжал, в противовес ко всему остальному, был фантастически реален, весь покрыт затейливой чеканной насечкой, различимой во всех мельчайших подробностях… Слава богу, снайперскую винтовку с прикладом, изукрашенным серебряными гвоздиками, маячившую прямо в воздухе позади него, кавалер Ордена Полумесяца приберегал на потом.

Из-за плеча полураздетого монстра выглядывали уже настолько фантасмагорические личности, что сон, не задерживаясь в стадии триллера, сползал в совершеннейший кошмар.

Черты проклятого Мансура только-только начали складываться во что-то более или менее осмысленное, но было уже поздно. Зажав Владислава в каком-то тупике промышленного вида (не то излюбленный голливудскими киношниками заброшенный завод, не то вполне русская заводская свалка), персонаж, кровожадно ухмыляясь ежесекундно меняющимися губами: то плотоядно-пухлыми, то змеино-тонкими, поднес холодное лезвие кинжала к горлу своего создателя. Последним, что увидел Владислав, были потрясающей красоты женские полураскрытые губы на одутловатом небритом лице, губы полные и свежие, обнажавшие желтые и кривые, прокуренные насквозь зубы…

– Владик, проснись! – Встревоженный не на шутку отец, видимо прикативший свое кресло на крик, тряс слабой рукой сына за плечо. – Проснись! Приснилось чего?

Ночной дождь давно кончился, и за посветлевшим окном вовсю прочищали горлышки повеселевшие пичуги. На стенных часах, мерно посверкивающих в своем темном футляре латунным маятником, было только половина шестого, но спать, когда в Стране Песочного Человека бродят такие уроды, да еще с обнаженным холодным оружием – простите покорно, нет никакого желания!..

Пока, кое-как успокоив разволновавшегося старика и заодно выполнив на пару часов раньше все неизбежные и неприятные утренние обязанности, Владислав приводил себя в порядок, ставил чайник, словом занимался рутинными и незаметными, как сердцебиение, делами, стрелки перевалили половину седьмого. Снова ложиться было уже бессмысленно, и Сотников-младший задумчиво остановил свой взгляд на телефоне. Наверняка Иринка уже встала – ей к полдевятого в поликлинику, а добираться туда на метро чуть ли не через половину Москвы.

«А если и не встала – как-нибудь отбрешусь, не впервой! – решил Владислав, уже вращая тугой диск старинного аппарата, чтобы набрать знакомый номер. – Что мне, до обеда неизвестностью мучиться, что ли?»

Ирина сняла трубку сразу, будто сидела над аппаратом в ожидании звонка. И голос у нее был такой звонкий и жизнерадостный, что Владислав даже ощутил некоторое раздражение: он тут, понимаешь, волнуется, не спит, а она там щебечет, как канарейка… Хорошо, когда тебе всего тридцать два!

Чисто информационный звонок в обычной для Ирки манере (правда, когда она не после ночного дежурства) едва не перетек по давно накатанной колее чуть ли не в сеанс секса по телефону. Прерывать такое было жалко, но продолжать волнующую беседу Сотников-младший был не в настроении и, скомкав разговор задолго до кульминации, попрощался до пятничного вечера, на который была назначена очередная встреча «при свечах».

Ирина Евгеньевна Ледницкая, врач-терапевт одной из ведомственных поликлиник, весьма привлекательная, если не сказать большего, особа, вот уже второй год являлась единственным (ну почти, почти единственным) утешением в безрадостной холостяцкой жизни начинающего писателя. Как уже упоминалось выше, была она тридцати двух лет от роду, длинноногой натуральной блондинкой (кто-кто, а Владислав не раз имел возможность убедиться в этом воочию) с огромными, небесно-голубыми глазами и капризным чувственным ртом, правда, чуть большеватым (совсем чуточку) для ее узкого породистого лица. Рассказывать о том, где и при каких обстоятельствах они познакомились, сколько трудов приложил Владислав, чтобы завоевать сердце (и все остальное в придачу, естественно) неприступной «Снежной Королевы», значит отклониться далеко в сторону от генеральной линии, выбранной нами в этом повествовании, поэтому скромно умолчим… Сильно ли любил Сотников-младший Ирину? Довольно сложный вопрос…

Итак, трагедия и детектив «в одном флаконе», как это зачастую и случается в жизни, обыденно текущей вокруг и сквозь нас, не состоялась – все ночные мучения оказались совершенно напрасными. Так, излишняя мнительность стареющего, практически одинокого мужчины.