Вознесение - Лиз Дженсен Страница 13

— Двадцать, поняла? А должно быть двадцать пять! — вопит Бетани. — Ну и куда они, по-твоему, делись? Сперли их, ясно? И я даже знаю кто — Хайди, клептоманка несчастная. Эта сучка у всех ворует. Не веришь, почитай ее чертов диагноз! В Стамбуле скоро будет землетрясение говорит она уже мне и, мгновенно позабыв о ракушках, заводит свою любимую песню: толчок силой «семь с чем-то» разрушит весь город и убьет «тучу народа». Да, еще будет извержение вулкана на тихоокеанском острове, как называется, она забыла, но может показать на карте. А двадцать девятого на Южную Атлантику обрушится ураган.

— Кстати, про торнадо, который на днях прошелся по Штатам, я тоже знала заранее. У меня и документальное доказательство есть, — ликует она, потрясая толстой красно-белой тетрадкой. — Секретные материалы! Вещдоки с того света!

— Можно взглянуть? — Беру протянутую тетрадь. — Откуда лучше начать? С начала?

— Откуда хочешь, — хмыкает она. — Да хоть вверх ногами переверни. Все равно ведь не поверишь.

Раскрываю «секретные материалы» посередине: сплошь разрисованная страница. Мешанина набросков, сделанных то карандашом, то ручкой, с сильным нажимом. Сквозь одни рисунки просвечивают другие, как в небрежно подчищенном палимпсесте [3]. И тем не менее в этих сумбурных каракулях видны мастерство и уверенность. Здесь есть облачные системы, волны, скалы. Линии решительные, быстрые, с густой штриховкой на месте теней. Не спеша листаю тетрадь. Судя по многочисленным стрелочкам, которые разлетаются во все стороны, Бетани видит в этих пейзажах некое научное содержание. В показаниях ее учителей говорится, что у Бетани есть способности к естественным наукам, рисованию и географии. В шаржах на все три ее любимых предмета проглядывает пытливый ум, вскормленный на качественной интеллектуальной диете. Рисунки снабжены надписями — кривые торопливые буковки ползут по странице, замирая в неожиданных местах. «Повышенноедавлениезападвостокскачок». «Кактатьночьювознесены будутнаоблака».

— Не растолкуешь мне, что тут к чему?

— Что растолковать — Армагеддон? — отрывисто бросает Бетани. — Пересказать Книгу Иезекииля? Мне нравится думать, что когда-нибудь в мою честь назовут город. Бетанивиль. Или целую страну. А что, круто! Бетаниленд.

Мания величия. Надо бы над этим подумать. Любой пациент — как запутанный клубок ниток. Главное — найти кончик, и знай себе тяни потихоньку, пока клубок не начнет разматываться. А потом проверь, куда он покатится. Скорее всего — к какому-нибудь краю и вниз.

— Ты считаешь себя особенной, не такой, как другие? Чувствуешь в себе особый дар?

— Будущее я вижу, понятно тебе? Сколько раз тебе еще повторить?

— И что ты там видишь, в этом будущем?

Насторожившись, бросает на меня косой взгляд — Бетаниленд.

— И какая она, твоя страна?

— Ничего хорошего. Поганое место. Деревья все обугленные. Куда ни плюнь, везде отрава. Там еще озеро есть.

— Озеро Бетани?

— В нем, Немочь, тебе плавать не захочется. Рыба вся сдохла, везде комары жужжат малярийные. Там ты будешь не в своей стихии. Да только никто тебя не спросит. Никого не спросят. Выжил — и ладно. Придется привыкать к консервам. Не забудь прихватить открывашку.

— Мрачный пейзаж.

— Но знаешь что? Ты совсем не той дорогой идешь. Так заплутала, что жалко смотреть. Говорю же, я чувствую, что скоро произойдет. Джой Маккоуни это знает.

В памяти всплывает прощальное послание, адресованное моей предшественнице: «Джой, единственной, кто верил». Подпись на открытке была неразборчивая, но почерк — мелкий, торопливый — явно тот же, что в тетрадке Бетани. Мысленно передергиваюсь. Неужели Джой всерьез изучала каракули Бетани и углядела в ее бреде некую логику? Поверила так называемым предсказаниям? В таком случае неудивительно, что ей пришлось взять тайм-аут.

Как ты восприняла уход Джой?

Да никак, — пожимает она плечами, листая тетрадь. Задерживается на странице, где изображены какие-то схемы. Похоже на движение воздушных масс. — Помочь мне отсюда выбраться она не захотела, так на кой она мне сдалась? А вот ее это здорово пришибло. — Лукаво улыбается. — Еще бы, потерять такого собеседника, как я. И между нами, по-моему, она малость свихнулась. И я даже знаю, что она себе вообразила. Думает, это я ей мщу.

Жду, не скажет ли она что-нибудь еще, но Бетани с головой ушла в свои записи. Глядя на ее рисунки — огнедышащие вулканы, еще несколько циклонов, разбегающиеся во все стороны стрелочки, — я в который раз поражаюсь тому, как часто больное воображение избирает одни и те же кривые дорожки.

Бетани тычет в гигантскую спираль:

— Я вижу, куда все течет. Кровь, вода, магма, воздух. Могу прочесть прошлое человека в токе его крови. Увидеть все, что с ним было. — Ее глаза возбужденно блестят. — Я и жива-то только за счет электричества. Я уже всем сказала, что происходит. И тебе тоже. Но ты меня не слушаешь. Не как Джой. Ха! Догадайся, сколько я ей дала звезд. Джой Маккоуни, знай, что покидаешь Оксмит с общим счетом девять из десяти!

Как ни странно, меня это задевает.

— Я прислушиваюсь к твоим словам, Бетани.

— Неправда. Но скоро начнешь. Со дня на день по Шотландии промчит смерч. Вот увидишь. И большой бум не за горами. Часы уже тикают. Скорбь начинается в октябре. Так что никуда ты не денешься, будешь слушать так, что уши отвалятся.

Хохочет. Словно бутылки бьют.

Инвалидные кресла прошли долгую эволюцию и уже ничем не напоминают любимое средство передвижения древних римлян: облагороженные подобия садовых тачек, на которых рабы развозили своих осоловевших хозяев по домам после очередной дружеской оргии — из тех, где все располагаются на изящных ложах и поедают яства из углублений в центре стола, прерываясь лишь на то, чтобы сунуть два пальца в рот. По крайней мере, именно такую картину рисует мне воображение, когда я возвращаюсь домой и приступаю к привычной каторге: коляску на тротуар, тело в коляску, коляску с телом к входной двери, их же — обратно к машине, достать из багажника покупки, открыть дверь, помечтать о личном рабе. По договору с агентством раз в неделю ко мне приходит пугливая полячка по имени Данута: убирает квартиру, закупает продукты, устраивает стирку. Все это я могла бы делать и сама, но даже такие простые вещи, как сегодняшняя вылазка в супермаркет, отнимают у меня уйму времени.

Наматывая километры между стеллажами, я всю дорогу думала о Бетани. Удивительно, как прочно она обосновалась в моей голове. Ни о ком другом из своих пациентов я не думаю так много — ни о маленьком Месуте Фаруке, создателе полосатого воздушного шара, ни об одноруком Льюисе О’Мэлли (вторую он отрезал во искупление грехов), ни о Джейке Болле, который скупал военную технику на сетевых торгах, расплачиваясь отцовской кредиткой. Ущербные младенцы, малолетние терминаторы, они пробуждают во мне обманутую мать. «Интуитивная девочка», — сказал о ней доктор Эхмет. Я не жду наших с ней встреч, но разобраться в ней я хочу. Ее случай — будто слово из кроссворда, которое я никак не могу вспомнить, из-за которого просыпаюсь по ночам, вся в поту.