Доброволец. На Великой войне  - Сергей Бутко Страница 13

– А вот теперь расскажи поподробнее, что произошло с тобой дальше. Только ничего не упускай из виду…

Едва я завел речь о боевом трансе, пытаясь все объяснить как можно более простыми и доступными словами, Орлов опять меня перебил:

– Вот. Что и требовалось доказать. Сам не понимаешь, какая сила тебя в бой вела и помогла не погибнуть, а я знаю ответ…

Все же не зря некоторые этнографы, краеведы, а то и просто обычные неравнодушные к наследию предков люди собирают и систематизируют материал, чтобы с другими поделиться. Мне однажды на глаза попался блок статей под названием «Слово о русском рукопашном бое». Только теперь, вдали от дома, здесь, в прошлом, я убедился в том, что изложенные автором сведения и свидетельства не домысел, не пустая болтовня, а правда. Но пришло это понимание лишь тогда, когда я начал постигать премудрости ремесла разведчика, приобретая новый и, как позже выяснилось, бесценный боевой опыт.

* * *

Как обучают солдат в царской армии? Вроде бы по приказам, требующим «при обучении нижних чинов, будь то молодые, старослужащие, учебной и других команд, придерживаться системы показов и бесед», основными задачами ставя «воспитание солдата в преданности царю и своему долгу, выработку в нем строгой дисциплины, обучение действию оружием и развитие физических сил, способствующих перенесению всех тягот службы». Все так? Почти. Как оказалось, многое зависит от учителей, а не от приказов. А поскольку с учителями мне везло, то повода для беспокойства пока нет. И все же…

С курсом молодого разведчика в команде строго. Большей частью он состоял из элементов: изучения оружия и приемов пользования им, действия штыком, перебежек, строевой подготовки и внутренней службы. И занятия тут с каждым шли индивидуальные, а в моем случае еще и с поправкой на возраст и способности. Но гонять меня с первых же дней начали не слабее остальных. Особенно придирались к умению передвигаться по снегу – в идеале нужно двигаться бесшумно, ловко и быстро. А еще учили проникать сквозь немецкие проволочные заграждения, а тут задача тренировок состояла в том, чтобы преодолеть «колючку» различной глубины в наименьшее время независимо от числа разрезов.

Или еще одно умение – захват «языка». Отрабатывали мы его на соломенном чучеле. Обычно действуют три разведчика: двое обходят с флангов пункт, где располагается неприятельский наблюдательный пост, а третий подкрадывался к нему с тыла. Фланговые прикрывают захватывающего и преграждают наблюдателю путь к бегству, если захват сразу не удался. По знаку командира отделения разведчики бесшумно продвигались вперед и через несколько минут один из них, прыгнув, как кошка, на чучело, хватал его за горло и опрокидывал на землю. Фланговые немедленно приходили на помощь, чучело мгновенно оказывалось с забитым кляпом ртом и связанными руками. «Захват» отрабатывался до полного автоматизма и филигранности.

Про рукопашный бой отдельная и довольно интересная история.

Есть разные на свете секреты, в том числе и семейные. Это для несведущих поручик Орлов обычный офицер, а для сведущих носитель и наследник родовых воинских традиций и знаний, бережно накопляемых и приумножаемых еще со времен Киевской Руси. Отлично помню самую первую наглядную демонстрацию этих знаний. Выстроенный взвод. Раздается команда Орлова: «Нападение! Десять человек!» Солдаты бросаются к поручику, а тот… через каких-то полминуты оказывается у них за спиной, а затем, прекратив бой, отшучивается: «Если я не справлюсь с пятью и более бузотерами, то пущу себе пулю в лоб». Вот такие есть секретики, частью которых поручик поделился со мной.

«У нас в роду все фаталисты, – говорил он мне. – Когда идешь в бой, помнить нужно главное – победи не врага, а самого себя и уже потом будь отрешенным. Привыкни к тому, чтобы в твоих глазах враг, нападая на тебя, медленно, целые секунды, поднимал оружие, а у тебя была масса времени для того, чтобы самому одержать верх».

Но это скорее философская часть, а техническая заключается в освоении динамики непрерывного движения и боевого транса на основе владения таинственной ярью. Опыт работы с внутренней энергией по китайским и японским методикам у меня уже имелся, поэтому я быстро понял саму суть происходящего и вскоре сожалел лишь о том, что такой человек, как поручик Орлов, не встретился мне раньше, в «прошлой жизни» – знания он давал не просто неоценимые, а уникальные.

Ну а кроме самого Орлова в «педагогическом коллективе» было еще три человека. Расскажу немного о них.

Чем дальше я узнавал Тараса Гойду, тем больше убеждался, насколько ошибочным может оказаться мнение о том, что этот могучий большой человек внешне неловок, неповоротлив и медлителен. Опасное заблуждение. Очень. Фельдфебель мог совершенно беззвучно двигаться по любой поверхности, ползал как ящерица, а ночью вообще становился «призраком». Отойдя на два-три шага, он как бы растворялся в воздухе, а затем столь же внезапно появлялся вновь невесть откуда.

Унтер-офицер Петр Морозов. Сибиряк. Охотник. Среднего роста, стройный и гибкий, светловолосый, но с черными бровями. Взгляд спокойный, холодноватый. Над твердым ртом с плотно сжатыми ярко-красными губами темнеют небольшие усы. Когда Морозов улыбался, а это случалось нечасто, виднелись ровные желтоватые зубы. Двигался он неторопливо, мягко, эластично и точно: ни одного лишнего движения, все компактно, без суеты. Несмотря на кажущуюся неспешность, у него была поразительная реакция. Всегда серьезный и внимательный, он больше слушал, чем говорил. Отвечать не торопился независимо от значения вопроса и от того, кем он задан. Лишь после небольшой паузы следовал его точный и краткий ответ. Команды и распоряжения Морозов отдавал ровным негромким голосом. И было в этом голосе что-то чудесное, что-то заставляющее солдат выполнять команды и распоряжения с возможной быстротой и усердием. Настоящий, природный талант командира. Недаром Орлов пророчил ему офицерские погоны и предлагал полковому начальству направить Морозова в школу прапорщиков.

Младший унтер-офицер Иван Голенищев, высокий, худой, но крепкий человек лет за тридцать. Его серые колкие глаза всегда чуть насмешливо светились сарказмом, а лицо, испещренное многочисленными складками кожи и морщинами, делало его старше своего возраста. После Гойды он считался вторым по силе человеком в команде. Всегда точный, исполнительный, держится с большим достоинством, не терпит лжи. В нем чувствовалась огромная непоколебимая уверенность в себе. До войны Голенищев работал слесарем на заводе Гоппера в Москве и, похоже, приобретенными там техническими познаниями и опытом не ограничивался. Мне иногда казалось, что он мог починить что угодно, начиная от обычного винтовочного затвора, кончая однажды застрявшим у нас в расположении неуклюжим «руссо-балтовским» авто.

А еще Голенищев числился моим спарринг-партнером, когда Орлов заставлял отрабатывать ту или иную технику боя, среди которых у меня лично особенно хорошо получался «волчок», что было неудивительно, ведь таковой больше подходит именно для подростка, нежели для взрослого человека. Вскоре мне, в который уже раз, удалось убедиться в том, насколько оказались полезными все полученные мною знания, и произошло это при уже ставших для меня обыденными приключенческих обстоятельствах.