Отравленный пояс - Артур Конан Дойл Страница 13

— Мне что-то кажется, что на этот раз одержит верх природа, — сказал лорд Джон, глядя в окно. — Случалось мне читать в газетах передовицы, судя по которым вы, господа ученые, ее покорили, но мне сдается, что она опять у вас отвоевала свою державную власть.

— Это только временная уступка, — сказал убежденно Челленджер. — Что значит несколько миллионов лет в бесконечном круговороте времен? Вы видите, растительный мир остался невредим. Поглядите только на листья этих платанов! Птицы умерли, но растения живут. Из этой растительной жизни в стоячих водах, в прудах и болотах возникнут в определенное время микроскопические организмы, пионеры беспредельно великой армии жизни, и нам как раз суждено в этот миг прикрывать ее тыл. А лишь только образуется этот низший вид живых существ, из него разовьется новый человеческий род с такою же непреложностью, с какою из желудя должен развиться дуб. Прежний круговорот повторится еще раз.

— Но разве яд не задушит в зародыше всякий след жизни? — спросил я.

— Возможно, что мы имеем дело всего лишь с одним слоем яда в эфире, со своего рода вредоносным гольфстримом посреди беспредельного океана, по которому мы плывем. Возможно также, что произойдет уравнительный процесс и что новая жизнь разовьется путем приспособления к новым условиям. Однако уж то обстоятельство, что сравнительно незначительного пересыщения нашей крови кислородом достаточно для борьбы с ядом, доказывает возможность животной жизни без каких-либо значительных органических изменений.

Дымившийся за деревьями дом ярко разгорелся. Огромные языки огня поднимались в воздух.

— Это в самом деле ужасно, — бормотал лорд Джон, которого этот пожар, казалось, потряс больше, чем все остальное.

— Что нам до этого в конце концов? — заметил он. — Мир мертв, сожжение — лучший способ похорон. Для нас сократилось бы время ожидания, если бы огонь поглотил наш дом.

— Я предвидел эту опасность и попросил жену принять против нее меры предосторожности, — сказал Челленджер.

— Они приняты, мой милый. Но в голове у меня опять начало стучать. О боже, какой ужасный воздух!

— Надо его опять улучшить, — сказал Челленджер и наклонился над цилиндром с кислородом. — Сосуд почти пуст, — констатировал он. — Его хватило почти на три с половиной часа. Теперь около восьми часов вечера. Мы проведем ночь довольно приятно. По моему расчету, конец должен наступить завтра утром в девять часов. Еще одним восходом солнца мы насладимся, мы одни на всем свете!

Он подошел ко второму цилиндру и в то же время открыл на полминуты отдушину над дверью. Когда воздух после этого заметно улучшился, а симптомы отравления у нас усилились, он опять захлопнул отдушину.

— Впрочем, — сказал он, — не одним кислородом жив человек. Время обеда уже прошло. Уверяю вас, господа, когда я пригласил вас в гости, чтобы вкусить это достопримечательное, смею думать, зрелище, то надеялся, что моя кухня поддержит свою репутацию. Теперь, однако, мы должны помочь себе сами. Вы одобрите меня, если я откажусь от разведения огня в плите, чтобы избегнуть бесполезного расходования нашего воздуха. Нам придется удовольствоваться холодными мясными блюдами, хлебом и пикулями. Приготовил я также бутылку кларета. Спасибо тебе, моя дорогая! Ты, как всегда, лучшая из хозяек.

И вправду, нельзя было не выразить признательности миссис Челленджер, которая с самоуважением и чувством приличия, присущими английской хозяйке, за несколько минут накрыла стоявший посредине стол белоснежною скатертью; затем она разложила салфетки и подала скромный ужин со всею утонченностью современной культуры. Даже настольная электрическая лампа посреди стола и та не была забыта. Но еще больше удивил нас собственный аппетит, который чуть ли не граничил с прожорливостью.

— Это следствие нашего волнения, — сказал Челленджер с тем снисходительным видом, какой он обычно принимал в тех случаях, когда ему с его научным умом приходилось объяснять повседневные явления. — Это свидетельствует о молекулярной затрате, которая должна быть компенсирована. Сильное страдание и сильная радость вызывают большой аппетит, а не отсутствие аппетита, как нас хотят убедить романисты.

— Вероятно, среди сельского населения поэтому принято устраивать торжественные поминальные трапезы, — заметил я.

— Совершенно верно! Наш юный друг нашел превосходную иллюстрацию для этого явления. Разрешите вам положить еще кусок копченого языка?

— Совсем как у дикарей, — сказал лорд Джон, поглощая свою порцию холодной телятины. — Я присутствовал на похоронах одного вождя на реке Арувими, во время которых дикари съели целого бегемота, весившего, пожалуй, не меньше всего племени. В Новой Гвинее обитают некоторые племена, у которых в обычае съедать дорогого оплакиваемого усопшего, вероятно — из любви к порядку, чтобы убрать его с дороги. Но мне кажется, что из всех поминальных обедов на свете наш обед — самый оригинальный.

— Мне кажется особенно странным вот что, — заметила миссис Челленджер. — Я не могу вызвать в себе никакой скорби по ныне умершим. Мои родители живут в Бедфорде. Я знаю наверное, что они только что умерли, и все же не могу посреди этой всемирной катастрофы оплакивать отдельных людей, хотя бы самых мне близких.

— А моя старуха мать в своем сельском домике в Ирландии! — сказал я. — Я вижу ее перед собою в шали и кружевном чепце, как она лежит в своем старом кресле у окна, откинувшись на его высокую спинку, закрыв глаза, положив рядом с собою книгу и очки. Зачем мне оплакивать ее?

— Как я уже раньше докладывал, — возразил Челленджер, — всеобщая смерть не так ужасна, как смерть в одиночку.

— Совершенно как на войне, — сказал лорд Джон. — Если бы здесь на полу лежал перед вами только один мертвец, с большой дырой в черепе и вдавленной грудной клеткой, вам жутко было бы смотреть на него. В Судане же я видел десятки тысяч таких трупов, лежавших на спине, и это не произвело на меня никакого особенного впечатления. В ходе истории жизнь отдельного человека значит слишком мало, чтобы о ней беспокоиться. Когда умирают тысячи миллионов, как это случилось сегодня, то нельзя в массе никого особенно выделять.

— Ах, поскорей бы уж конец! — сказала печально миссис Челленджер. — О Джордж, мне так жутко!

— Ты встретишь конец храбрее нас всех, моя женушка. Конечно, я вел себя как старый ворчливый медведь с тобою, но ты должна принять во внимание, что Джордж Эдуард Челленджер таков, каким его создала природа, и он не мог вести себя иначе. Ведь ты не хотела бы другого мужа, не правда ли?

— Никого во всем мире, кроме тебя, дорогой, — сказала она и положила руку на его бычий затылок.

Мы трое отошли к окну и, обомлев от изумления, начали созерцать картину, которая представилась нам.

Надвинулась мгла, и мертвый мир лежал во мраке. Но на южном горизонте простиралась огненная, багровая, довольно длинная полоса, которая то меркла, то вспыхивала снова, начинала гореть самыми яркими красками и опять тускнела.

— Льюис горит! — крикнул я.