Дневники голодной акулы - Стивен Холл Страница 12
Дневники голодной акулы - Стивен Холл читать онлайн бесплатно
Я прислушивался. Снаружи палатки не раздавалось ни звука.
— Я бы не перенесла, если бы я тебя погубила, — сказала она.
— Клио, — сказал я, гладя ее по затылку, — ты же не можешь отвечать за все, что с нами произойдет.
* * *
Кофе в Греции пьют холодным, обычно без молока и без сахара, но туристам склонны подавать и то и другое. Его называют «фраппе», или «нескафе-фраппе», или просто «нескафе».
Мы, устроив себе выходной, сидели снаружи кофейни в городе Наксос, [6]глядя на гавань. Наксос называют зеленым островом, пусть даже в настоящее время он не очень-то зелен, хотя, с другой стороны, лето уже на исходе, а представление о том, что нечто может оставаться зеленым круглый год, является, вероятно, чисто английской особенностью. В любом случае, все относительно. На некоторых других греческих островах зелени гораздо меньше, там одни только скалы да песок. Если верить путеводителю, древние греки вырубили исконные леса на большей части своих островов и заменили их оливковыми деревьями. У оливковых деревьев попросту нет таких корней, которые могли бы позволить им удерживаться в почве на склонах, так что все это земное богатство оказалось смытым в море или обращенным в пыль, и теперь эти острова представляют собой лишь гребни каменистых гряд с разбросанными там и сям заплатами бурой травы и ящерицами.
Наксос красив, но по-настоящему он не зелен, во всяком случае не сейчас.
Официантка подала нам фраппе с молоком и сахаром, ни о чем не спрашивая, но, с другой стороны, я был одет немного в стиле Хантера С. Томпсона [7]— шорты цвета хаки, небесно-голубая гавайка, изукрашенная чайками, огромные солнечные очки и шляпа с маленькими полями, — так что это, по всей вероятности, было из-за меня.
Когда вам подают фраппе, то, если он по-настоящему хорош, кубики льда лежат внизу, на самом дне. По мере того как напиток убывает, становясь в большей мере кофе и в меньшей — пеной и сливками, лед постепенно пробивается кверху. Подобно огню, это оказывает своего рода гипнотическое воздействие.
Клио сказала что-то о наполовину высеченном из камня колоссе высотой в двадцать пять футов в древнем карьере на другой стороне острова. Этого оказалось достаточно, чтобы я заморгал, оторвав взгляд от своей чашки.
— Что?
Она положила путеводитель на стол и слегка опустила темные очки:
— Проснись!
— Понятно, — сказал я с улыбкой. — Это, наверное, из-за жары.
Клио водрузила очки обратно на переносицу и с секунду меня рассматривала.
— Тебе надо повышать жизнестойкость, Сандерсон. Что мне от тебя толку, если ты подорвешь здоровье?
Я превозмогал все ее язвительные уколы.
— Я тебе нужен только здоровым?
— Да, — сказала она.
Через несколько часов после того, что я неуклюже обозначил про себя как временный кризис, испытанный Клио, мы снова занялись любовью, в сколько-то там часов утра. Во второй раз это было чем-то сонным и медлительным, плывущим по течению, почти бессознательным. Клио что-то очень тихо говорила, пока я двигался внутри ее, и я тоже говорил, и эти слова являлись откуда-то с очень большой глубины, просто слова, и все. Ночные слова, сексуальные или там астральные, я не знаю, слова, не предназначенные для разговоров при свете дня. Не те слова, что можно запечатлеть с помощью букв и чернил. Я и в самом деле не знаю, как это объяснить, но все было именно так.
— Я люблю тебя, — сказала Клио из ниоткуда, когда я потянулся через стол, чтобы взять путеводитель.
— Знаю, — кивнул я, беря книгу и начиная ее листать. — Мне тоже нравится проводить с тобой время.
— Пьяница, — рассмеялась она. — Таким я тебя ненавижу.
— Таким ты сама меня изобрела.
— Отдай-ка мне книгу, — сказала она. — Хочу показать тебе этого каменного истукана.
Видеокассета, на которой вспыхивала и гасла лампа, покоилась на видеомагнитофоне под телевизором, в темноте. Осколки и обломки разбитой лампы лежали в коробке, осторожно ссыпанные туда вдоль складки газеты, чтобы Иэн не поранил себе лапы, бродя по дому поздней ночью. Коробка с лампой была заклеена и стояла над камином, словно урна с прахом. Письма и бандероли от Эрика Сандерсона Первого, по-прежнему невскрытые, лежали на полке за дверью кухонного шкафа. Капли дождя, каждая из которых сама себе представлялась голубой планетой, населенной бактериями, ударялись в окна и размазывались под ветром, стекая по наружной стороне стекол. По углам копилась пыль, а мои собственные тени, подобно теням Хиросимы, оставались на подоконниках и плинтусах. Пауки делили свои территории на бескрайних просторах полов и потолков. Не все на нижнем этаже дома оставалось по ночам совершенно тихим и совершенно неподвижным.
Наверху, сбоку от лестницы, располагалась запертая дверь, знакомая и неподвижная. Рядом с ней — дверь в мою спальню, реальная, функционирующая и не вполне закрытая. Меж дверью и рамой имела место щель шириной с кота, и сквозь нее от пола до потолка пробивался клин желтого света от лампы светильника на прикроватном столике. За этой щелью, внутри спальни, лежала на ковре неудобочитаемая тетрадь — четыре колонки чисел и перечеркнутая диаграмма взирали на потолок. На двуспальной кровати лежали: кот Иэн, уткнувшись носом в собственный хвост, этакий спящий клубок; «Фрагмент о лампе», засунутый между подушкой и стеганым одеялом; и я, на своей стороне, прикрывший рукой глаза от света, которому снилось вот что.
Я шел по испещренной солнечными пятнами аллее, вдоль которой росли давно не стриженные кусты и лозы и стояли полуразрушенные греческие колонны и классические белые статуи с отвалившимися руками или головами. Разбитые постаменты клонили своих потрепанных непогодой хозяев под такими углами, которые угрожали бы опрокидыванием или соскальзыванием любому реальному человеку. Воздух, насыщенный сладким запахом то ли эвкалиптового, то ли камфорного масла, был таким горячим и живым, что, попадая в рот, выпаривал из него влагу с нежной, задушевной заботой. Я прошел мимо старой мраморной статуи знаменитого шеф-повара, который написал мою поваренную книгу. С его покрытого лишайниками лица взирали пустые глаза, меж тем как сам он, высокий и агрессивный, воздевал к небу огромную ложку так, как какой-нибудь герой мог бы воздевать свой меч. Немного дальше, в глубокой нише, к грубо высеченному в камне пианино прислонился оплетенный паутиной Хамфри Богарт, и в его закопченной каменной руке застыл закопченный каменный стакан, который он держал возле лацкана закопченного каменного смокинга.
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Комментарии