Слишком много привидений - Виталий Забирко Страница 12

И все же я не смог оставить Шурика Куцейко без присмотра. Ничем ему помочь не мог, но и бросить на произвол судьбы совесть не позволила. Если с ним что-нибудь случится, я о б я з а н это знать, чтобы тягостные свидания, как сегодня с Владиком в больнице, не потянулись в моей жизни чередой. Пора в конце концов нести ответственность за свои способности, если не в процессуальном смысле, то хотя бы в моральном. Перефразируя Экзюпери, я «ответственен за тех, кого заворожил»…

Купив в киоске на выходе из скверика «Городской курьер», я вернулся на аллею, сел на единственную, наверное, вечно пустующую скамейку и сквозь листву кустарника стал наблюдать за «вольным художником». За время моего отсутствия ничего не произошло — Шурик по-прежнему стоял зачарованной статуей неподалеку от крыльца УБОП, а змея, покачивая головой перед его лицом, будто бы что-то ему втолковывала. Что ни говори, а место для задушевной беседы они выбрали — обхохочешься… Стоит появиться какому-нибудь милиционеру, как Шурика туг же упекут в КПЗ за нарушение общественного порядка.

Я как в воду глядел, хотя дар предвидения здесь ни при чем. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы предсказать дальнейшие события. Не прошло и пяти минут, как на крыльцо вышел милиционер в форме, с кобурой на боку. То ли на обеденный перерыв, то ли еще по какой причине вышел, но явно не потому, что увидел Шурика из окна. Все окна в управлении зашторены.

На крыльце милиционер чуть задержался. Уставным жестом поправил фуражку и лишь затем, сощурившись от яркого солнца, огляделся. Надо отдать ему должное: увидев смертельную муку на лице человека, оплетенного огромным питоном, милиционер не растерялся и повел себя весьма профессионально. В два прыжка, выхватив на ходу пистолет, очутился возле Шурика, однако выстрелить в голову змее ему не хватило каких-то мгновений. Попался на ее гипнотический взгляд и застыл, как на стоп-кадре, с пистолетом у змеиной морды.

Минуты три продолжалось противостояние. Что там втемяшила милиционеру ожившая татуировка, неведомо, но наконец он «оттаял», спрятал пистолет в кобуру и вернулся в здание УБОП деревянной походкой лунатика. Расхотелось ему идти обедать, или куда там он направлялся.

А затем «разморозился» и Шурик. Змея на его руках стала съеживаться, опадать, пока вновь не превратилась в татуировку, а Шурик распрямил плечи, недоуменно, будто после сна, огляделся и спокойно, как ни в чем не бывало зашагал прочь. И был это уже не знакомый мне «вольный художник», ком-плексующий, заискивающий, а новый Шурик Куцейко, которого я не только не знал, но и не предполагал его существование в столь одиозном теле. Уверенный в себе человек с прямым взглядом и твердой поступью. И ничья помощь ему не требовалась.

Прикрывшись газетой, я проследил, как он спокойно прошел мимо скамейки, не обратив на меня ни малейшего внимания. Меня поразило его лицо: нет, оно ничуть не изменилось, было все таким же некрасивым, но с него странным образом исчезла печать уголовного преступника, грубые черты смягчились, взгляд из угрюмо-недоверчивого стал простым и приветливым. Надо же, выходит, не только неприятности я могу приносить своим даром…

И тогда татуировка змеи на его теле вновь на мгновение ожила, высунула из ладони Шурика приплюснутую голову, посмотрела на меня и… подмигнула. Будто змеи умеют мигать. Уж лучше бы язык показала — все естественней.

Не помню, сколько времени я отрешенно смотрел вслед Шурику, но когда очнулся, его на аллее уже не было. Я огляделся. В скверике царили тишина и покой, лишь изредка нарушаемые мягким шорохом шин проезжающих по Листопадной улице автомобилей. Плотная облачность, собравшаяся на небосклоне поутру, рассосалась без следа, так и не оправдав надежды горожан на дождь, и теперь с неба лился полуденный зной, практически не сдерживаемый листвой деревьев. В Латинской Америке это жаркое время суток называется сиестой — временем безделья. Мне же бездельничать некогда — до восьми вечера необходимо найти деньги на операцию Владика. И хотя внутренний голос по-прежнему утверждал, что деньги будут, я ему не очень-то верил. Знаем мы эти клятвенные уверения внутреннего голоса! До последней секунды назначенного срока божится, землю ест, слюной брызжет, что все будет хорошо, но как стукнет урочный час, тут он и заявит, что извини, мол, мужик, ни хрена у нас с тобой не получилось.

Я уже собрался идти неведомо куда, чтобы добывать известно что, как вспомнил о газете. «Городской курьер» содержал самые последние сплетни о местном бомонде, и хотя вряд ли мог указать на мецената, с дорогой душой согласившегося бы оплатить операцию, но по крайней мере путь, по которому мне следует направиться в поисках субсидии, газета могла подсказать.

На коленях газеты не оказалось — пока я ошарашенно смотрел вслед преображенному Шурику, она сползла на землю. Знал бульварный листок свое место.

Нагнувшись, я поднял газету, развернул. Первая страница полностью посвящалась разбойному нападению на погребок «У Еси», и я поневоле заинтересовался. Как ни крути, а эта история кое-каким боком касалась и меня. И бок этот был весьма краеугольным, отзываясь в почках возможными ударами милицейской дубинки. Так что познакомиться с содержанием статьи отнюдь не мешало.

Из слов корреспондента следовало, что убиенный в погребке «У Еси» гражданин России, а заодно и Израиля, Аркадий Моисеевич Уралович являлся известным антикваром, к тому же меценатом, субсидирующим местный театр оперы и балета, чему я, естественно, не очень-то поверил. Спрашивается, что делать известному антиквару в нашем городке, которому и ста лет нет, а уж тем более содержать театр, куда и в благополучные годы никто не ходил по причине весьма низкого актерского мастерства труппы? Скорее всего, выспренние рулады о меценатстве были своеобразной данью корреспондента одному из столпов бизнеса нашего города — о них Ведь даже после смерти не то что плохого, правды не напишешь.