Зима Гелликонии - Брайан У. Олдисс Страница 12

После того как противник был отброшен с равнины, стала понятна цена победы. Словно жертвы странного и жуткого кораблекрушения, на берегу реки громоздились горы обескровленных тел. Тут и там горели перевернутые повозки, жидкий дым от них стлался над запятнанной, оскверненной равниной.

Между убитыми двигались редкие фигуры, среди прочих — панновальский артиллерийский офицер, хотя узнать его можно было с большим трудом. Принюхавшись к трупу, словно собака, артиллерист схватил убитого, единым махом оторвал рукав куртки, обнажил руку и мгновенно отхватил от нее зубами большой кусок плоти. Артиллерист ел торопливо и жадно, давясь, раз за разом отрывая большие куски, и всякий раз, набив полный рот мяса, поднимал голову и тупо озирался.

Артиллерист продолжал есть даже тогда, когда к нему подошел стрелок. Подняв ружье, стрелок выстрелил почти в упор. Пуля отшвырнула артиллериста назад, и он упал — мертвый, раскинув руки. Стрелок (неподалеку шли его товарищи, занятые подобным же делом) медленно двинулся дальше по полю, усеянному мертвецами, расстреливая пожирателей мертвой плоти. Это были несчастные, зараженные смертельным ожирением: теперь они страдали булимией и были вынуждены есть мертвечину. Случаи болезни были отмечены с обеих сторон.

Во время своего неорганизованного отступления панновальская армия успевала оставлять за собой недостроенные монументы в честь победы.

Монументы не имели никакого оправдания, победы не было. Но тем не менее их непременно следовало оставлять, так было необходимо. Вернувшись в Панновал, командиры побежденной армии обязаны были доложить о якобы одержанной ими победе. Здесь, вблизи от места недавнего сражения, их ложь требовалось увековечить в камне.

На равнине трудно было найти достаточно материала, и каменщики пользовались полуразрушенным монументом, обнаруженным неподалеку. Они разобрали монумент и перенесли отдельные камни ближе к мосту через хмурую реку.

Там мастера своего дела показали, на что они способны. С привычным тщанием они воспроизвели прежний монумент на новом месте. Главный каменщик выбил у основания название места сражения и дату, когда сражение состоялось, а еще ниже, большими заглавными буквами, имя старого верховного маршала.

Каменщики отошли назад и, прежде чем вернуться к своим повозкам, несколько минут с законной гордостью рассматривали свою работу. Никто из претворивших в жизнь этот акт обязательного пиетета не удосужился обратить внимание на то, что, воздвигая сегодня памятник, они уничтожили подобное же сооружение, возведенное неподалеку несколько веков назад.

Зловещие победители-сиборнальцы с удовлетворением наблюдали за тем, как повергнутый враг отступает на юг. Северяне тоже понесли тяжелейшие потери, и было ясно, что, продолжая наступление, им уже не добиться крупных успехов, хотя именно таков был начальный замысел: все остальные поселения сиборнальцев были уничтожены, о чем стало известно в Истуриаче.

Те, кто уцелел в сражении, испытывали облегчение: для них опасность миновала. И тем не менее кое-кто полагал, что теперь отступление было бы бесчестьем — бесчестьем и даже трусостью, в особенности после месяцев подготовки и муштры. За что они сражались? За земли, которые теперь придется оставить? За бесчестье?

Для того чтобы утишить голоса недовольных, Аспераманка в тот же вечер приказал устроить пир в честь победы Сиборнала. Решили заколоть нескольких арангов, только недавно оказавшихся в Истуриаче; эти аранги вместе с припасами из обоза побежденной армии южан должны были составить пиршество. Собственные запасы северной армии, необходимые для обратной дороги, были неприкосновенны.

Приготовления к пиршеству начались немедленно и продолжались даже тогда, когда на ближайшей к поселению освященной земле хоронили павших. Могилы вырыли на невысоком холме, под южным небом; со всех сторон к могильным холмам возносились запахи жареного мяса.

Пока население Истуриачи занималось подготовкой пиршества, армия отдыхала. Обученные фагоры растянулись на земле рядом с людьми. Настал день для благодатного сна. Для того, чтобы наконец залечить раны. Для того, чтобы починить снаряжение и заштопать форму. Очень скоро все снова окажутся на марше. Армия не могла оставаться в Истуриаче. Здесь не хватало еды, чтобы содержать войско, предающееся безделью.

Запах костров и жареного мяса наконец перебил вонь, доносящуюся с поля битвы. Богу Азоиаксику вознесли гимны благодарения. Голоса воинов, в которых пробивалась искренняя благодарность, заставили прослезиться некоторых жительниц Истуриачи — тех, кому поющие спасли жизнь. Насилие и рабство — вот что ожидало тех, кто оказался бы в руках панновальцев.

Дети, запертые в здании Церкви Грозного Мира, пока городку угрожала опасность, опять получили свободу. Их крики радостно звенели в вечернем воздухе. Малыши бегали среди солдат, мешая тем наконец-то упиться допьяна слабым пивом, которое только и гнали в Истуриаче.

Пиршество началось в соответствии с пророчеством, едва полусвет наконец окутал мир. Жареные аранги были дружно атакованы, и атаки повторялись до тех пор, пока от животных не остались только голые кости. Это была вторая запоминающаяся победа.

После того как первый угар празднования рассеялся, несколько суровых старейшин селения подошли к архиепископу-военачальнику Аспераманке и поклонились ему. Рукопожатия не было: высшая каста Сиборнала не одобряла физического контакта с другими людьми.

Старейшины поблагодарили Аспераманку за то, что он уберег Истуриачу от разграбления, после чего предводитель старейшин официально спросил:

— Достопочтенный господин, уверен, что вам понятно, какое положение сложилось тут у нас. Теперь мы стали самым южным, окраинным поселением Сиборнала. Когда-то здесь были/еще будут и другие поселения, еще более удаленные, уходящие в глубину материка Кампаннлат вплоть до самого Рунсмура. Но сейчас все эти поселения захвачены и покорены войсками Дикого Континента. Покуда ваша армия не вернулась на родину, мы обращаемся к вам с просьбой от всей Истуриачи оставить в нашем городе надежный и сильный гарнизон, с тем чтобы мы смогли избежать/избежали бы участи, выпавшей на долю других поселений.

Волосы у старейшин были седые и редкие. Носы блестели в свете масляных ламп. Старейшины говорили на высоком языке, пересыпанном неопределенно-переносными временами, прошедшим продолженным, будущим непременным, условно-сослагательным, и в ответ архиепископ-военачальник отвечал тем же высоким слогом, избегая смотреть в глаза старейшинам.

— Уважаемые господа, я сомневаюсь, что вы сможете/смогли бы/способны теперь прокормить дополнительные рты, которые от меня требуете. Тем более что малое лето года на исходе, погода постоянно ухудшается, ваш урожай невелик, и, как я догадываюсь, скот также голодает.

Пока Аспераманка говорил, на его челе собрались грозные хмурые складки.

Старейшины переглянулись. Потом все трое заговорили одновременно.

— Панновал непременно захочет отомстить нам.

— Всякий день мы молились/молимся о том, чтобы вернулась прежняя погода.